Читать книгу "Серафина - Рейчел Хартман"

— Тебе больно? — крикнула я.

— Нет, — ответил он, поднимаясь на пальцах в сидячее положение.

Святой Маша и его камень! Теперь он со мной разговаривает. Борясь со страхом, я продолжила:

— Что ты там делал? Пытался открыть коробку с секретами?

— Коробка загорелась, — сказал он.

— Потому что ты пытался в нее заглянуть!

— Никогда, мадамина. — Он перекрестил большие пальцы, изобразив ладонями птицу, в порфирийском умоляющем жесте. — Я знаю, что мое, а что ваше. Она загорелась прошлой ночью. Я бросился на нее, чтобы она не поранила вас. Я правильно сделал?

Я резко повернулась к воде; жестяная коробка плавала на поверхности, но огонь еще не погас. Теперь, когда Мыш не приглушал пламя собственным телом, оно начало жечь и меня. Сама не понимая как, я точно знала, что она загорелась, когда Имланн опустился на снег перед нами, точно так же, как залилась водой при виде Комонота. Мне невероятно повезло, что Мыш прыгнул на нее в тот же самый момент. Если бы меня накрыло воспоминанием, пока над нами нависал Имланн, огня было бы куда больше, и он достался бы не только коробке.

Я снова повернулась к мальчику. Белки его глаз казались ослепительно белыми на фоне темной кожи.

— Как тебя зовут? По-настоящему, — спросила я.

— Абдо, — ответил он. Это имя прозвучало тихим аккордом дежа-вю, но я его не распознала.

— И где ты, Абдо?

— В гостинице, со своей семьей. От коробки у меня разболелась голова, я весь день пролежал в кровати. Мой дедушка очень беспокоится, но теперь я могу уснуть и утешить его сердце.

Ему было больно держать горящую коробку, но он не отпускал ее почти сутки.

— Откуда ты узнал, что мне нужна помощь?

— В мире есть две священных причины, — сказал он, поднимая мизинец и безымянный палец. — Возможность и нужда. У меня была возможность помочь вам, когда вам это было нужно.

Да он, оказывается, маленький философ. Быть может, в том краю они все такие. Я открыла рот, чтобы задать новый вопрос, но он положил ладони мне на щеки и посмотрел на меня очень серьезно.

— Я услышал вас, искал и нашел. Я тянулся к вам сквозь пространство, разум и законы природы. Я не знаю как.

— Ты и с другими можешь так разговаривать? А они с тобой? — Мой страх растаял. Мальчишка был так невинен!

Он пожал плечами.

— Я знаю только еще трех итиасаари там, в Порфирии. Но вы их тоже знаете: они здесь. Вы назвали их Тритон, Мизерере и Пеликан. Они в своих мыслях не говорят со мной, но ведь они меня и не звали. Только вы позвали.

— Когда я тебя позвала?

— Я слышал, как вы играете на флейте.

Точно как Ларс.

— Мадамина, — сказал он. — Мне надо спать. Дедушка волнуется.

Он отпустил меня и поклонился. Я неуверенно поклонилась в ответ, а потом посмотрела на пылающую коробку. Под водой булькнул Пудинг и, раздражительно хлопнув хвостом, толкнул коробку обратно в мою сторону. Голова у меня уже болела не на шутку. Нельзя было откладывать; если подавлять воспоминание, оно, конечно, завладеет мной против моей воли — так же, как в прошлый раз. Я бросила взгляд на Абдо, но он уже спал, свернувшись под огромной скунсовой капустой. Найдя крепкую рогозу, я подтолкнула коробку к берегу.

От моего прикосновения она взорвалась в приступе пиротехнической истерии. Я задохнулась от дыма и изумления. Как это возможно, что я чувствую вкус гнева и запах зеленого цвета на коже?..

Срываюсь с горного склона и лечу навстречу солнцу. Удар хвоста погребает выход под лавиной. Общая масса двенадцати старых генералов превосходит этот ледопад; я лишь выиграла время. Нельзя тратить его впустую. Пикирую на восток вместе с ветром, проношусь сквозь низкие линзовидные облака в ледниковый цирк.

Под ледником есть пещера, главное — суметь до нее добраться. Слишком низко проношусь над меловыми талыми водами — холод обжигает брюхо. Отталкиваюсь от морены, вздымая брызги осколков камня, быстро поднимаюсь подальше от ледяных вершин, достаточно острых, чтобы вспороть мне живот.

Позади, высоко на скале, слышны рев и грохот. Генералы и мой отец освободились, но я лечу достаточно быстро. Слишком быстро: врезаюсь в край цирка, и осколки катятся вниз по камням. Боюсь, они заметят на склоне содранные лишайники. Скрючившись, залезаю в пещеру; голубой лед тает под моим прикосновением, облегчая путь.

Слышу, как они с криками летят по небу, даже сквозь рев ледниковых потоков. Залезаю глубже, чтобы не выдать себя водяным паром.

Лед охлаждает мои мысли и капля за каплей конденсирует рациональность. Я видела и слышала недозволенное: мой отец и одиннадцать других генералов разговаривали, сидя на его сокровищах. Старая пословица гласит, что слова, сказанные на сокровищах, нужно копить. Они могли убить меня за то, что я подслушала.

Хуже: они говорили об измене. Я не могу копить эти слова.

От этой пещеры у меня начинается клаустрофобия. Как квигутлям удается забиваться в трещины в скале и не сходить с ума? Может быть, и не удается. Отвлекаю себя размышлениями: о детеныше-брате, который учится в Нинисе и будет цел, если останется там, о самой короткой дороге обратно в Горедд и о Клоде, которого люблю. В естественном обличии я не чувствую любви, но помню ее и хочу вернуть. От огромной пустоты, оставшейся на месте этого чувства, меня передергивает.

Эх, Орма. Ты не поймешь, что со мной случилось.

Наступает ночь, мерцающий голубой лед чернеет. В пещере слишком тесно, не развернуться — я не так гибка и проворна, как иные драконы — поэтому приходится пятиться, шаг за шагом, обратно по скользкому проходу. Кончик хвоста высовывается в ночной воздух.

Чую его слишком поздно. Отец кусает меня за хвост, чтобы вытащить из пещеры, а потом за загривок, в наказание.

— Генерал, приведи меня в ард, — говорю я, терпя еще три укуса.

— Что ты слышала? — рычит он.

Нет смысла притворяться, что ничего. Он воспитывал меня наблюдательной и далеко не дурой, а мой запах в проходе уже давно сказал ему, как долго я подслушивала.

— Что генерал Акара внедрился к гореддским рыцарям, и его действия привели к их изгнанию. — Это лишь самая малость; мой собственный отец вступил в предательский заговор против нашего ардмагара. Произносить это вслух отвратительно.

Он плюет огнем на ледник, обрушив вход в пещеру.

— Я мог похоронить тебя там заживо. Но не стал. Ты знаешь, почему?

Тяжело все время изображать покорность, но мой отец не приемлет иного поведения от детей, а он превосходит меня более чем в одном отношении. Настанет день, когда сила разума будет значить больше физической силы. Такова мечта Комонота, и я в нее верю, но пока что приходится клонить голову. Драконы меняются медленно.