Читать книгу "Шифр Шекспира - Дженнифер Ли Кэррелл"

— Он не двигался, сэр. Возможно, речь о другом памятнике. Если вас интересует слово «храмы», могу предложить храм Митры, церковь Темпла… — Он начал загибать пальцы. — Потом есть масонские храмы…

— А что за другой памятник? — прервала его я.

Прислужник нахмурился:

— Тот, что в имении Непроходимых, какой же еще.

— Чьем имении? — Сэра Генри чуть не хватил удар.

Прислужник прокашлялся и важно продекламировал:

— «Посвящается двум Непроходимым, благороднейшим братьям: графам Уильяму Пембруку и Филиппу Монтгомери». — Он снисходительно обвел нас взглядом. — Тем, чьи имена устрашают титульный лист первого фолио Шекспира. Граф Пембрук — младший, разумеется, — сделал копию памятника для своего имения.

У нас за спиной хор грянул «Nunc dimittis»: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко»…

Сэр Генри сгреб опешившего прислужника в охапку и расцеловал.

— «Непревзойденным», дуралей, — приговаривал он. — Братья были непревзойденные, а не непроходимые. — На наш шум стали оборачиваться прихожане. Сэр Генри, не глядя на них, чуть не приплясывал вокруг служки. — И не «устрашают», а «украшают», дружище. Вне всяких сомнений.

Отпустив его наконец, сэр Генри поволок нас с Беном к выходу.

— А куда указывает пембрукский Шекспир? — спросил он на ходу.

В тени памятника служка казался пунцовым.

— Не знаю, сэр. Я его никогда не видел. — Он вытащил из кармана сложенный листок. — Тут записано мое стихотворение…

Однако сэр Генри не стал дожидаться следующей декламации. Пока мы бежали по центральному нефу, снова грянула музыка, овевая нас и захлестывая, как ураган. Проскочили ворота — и вниз по лестнице к ожидающей нас у бордюра машине.

— В Уилтон-Хаус, Барнс, — распорядился сэр Генри. — Вотчину графов Пембрук.

— Как-то все просто сложилось, — произнес Бен, когда машина тронулась.

— А вы чего ждали? — буркнул сэр Генри. — Караула, как у Букингемского дворца?

— «Уголок поэтов» — очевидная мишень, Там должны были поставить полицейских.

— Но не поставили, — сказал сэр Генри. — Считай, что нам повезло. Может, инспектор Тучиссимо думает, что убийцу интересуют одни книги. А может, решил, что раз Шекспир похоронен не здесь, как заметил наш недавний знакомый, то и Вестминстер не в счет. Либо настоятель взял да отказал.

— А может, они были здесь и теперь едут следом, — добавил Бен.

Я оглянулась. Две башни аббатства все еще маячили в поле зрения.

— Ты что-то заметил?

— Пока нет, — ответил он.

32

Мы вырвались из силков Лондонской автострады, направляясь на юг, к епархиальному городку Солсбери, и за все время пути Бен не заметил ничего подозрительного. Когда он понемногу успокоился, меня тоже перестало трясти. Я открыла свой экземпляр фолио. Сразу под портретом Шекспира шло посвящение:

«Посвящается непревзойденным и благороднейшим братьям».

— Все-таки «непревзойденные», — с облегчением заметил сэр Генри.

— Звучит как псевдоним супергероев, — сказала я.

Уильям Герберт, граф Пембрук, и его брат Филипп, граф Монтгомери («Уилл и Фил», — сострил Бен), входили в число великих пэров при Якове Первом.

Со стороны отца они представляли потомков влиятельных аристократов-нуворишей, чей взлет пришелся на эпоху Тюдоров. Генриху Восьмому пришелся по душе их дед, Уильям Герберт, горячий весельчак-валлиец, который был женат на сестре шестой и последней из его жен, Катерины Парр. После убийства, совершенного во гневе, его сослали во Францию, но вскоре, прихотью судьбы, ссылка обернулась помилованием, а затем — рыцарским званием, за которой так же легко последовали титулы барона и графа. Со стороны могло показаться, что эти крутые ступени к величию будущий граф преодолел без усилий.

С материнской стороны братья унаследовали, что называется, богатство языка. Мэри Сидни, графиня Пембрук, покровительствовала литераторам и сама была выдающейся поэтессой. Ее брат, дядя «непревзойденных братьев», был воином-поэтом сэром Филиппом Сидни, чьи доблесть, ум и благородство манер вкупе с безвременной гибелью взволновали весь елизаветинский двор, мимолетно осветив его, подобно падучей звезде. После смерти брата графиня объявила себя хранительницей его наследия.

Питаемые примерами предков и почти неистощимым состоянием, ее сыновья выросли людьми высокой культуры и тонкого вкуса. Короли обращались к ним за советом; они поочередно управляли дворами Якова и Карла Первых на протяжении двадцати шести лет в чинах лордов-гофмейстеров.

В числе искусств, которые они умели ценить, было искусство драмы. «Поскольку вашим светлостям было угодно почитать эти безделки достойными внимания, — говорилось в посвящении, — великодушно поспешествовать их сочинению и оказывать всяческое расположение автору… нам оставалось лишь собрать их во исполнение воли покойного и призреть его осиротевший труд — ни прибылей, ни славы ради, а единственно для сохранения вечной памяти славного друга и собрата, каким был наш Шекспир, чьи скромные пьесы вверяются вашему покровительству».

Письмо было подписано товарищами Шекспира по ремеслу, актерами королевской труппы Джоном Хемингом и Генри Конделлом.

— Видите? — сказал сэр Генри. — Пьесы Шекспира. Хеминг и Конделл это знали, и оба брата — Пембрук и Монтгомери — тоже.

Я озорно усмехнулась:

— А вдруг окажется, что все фолио выпущено лишь для увековечения одной мистификации?

— Ты в это не веришь и сама знаешь об этом. Даже я знаю.

Я вздохнула. Главной бедой этой теории был масштаб утайки, если она имела место. Да, в письме стояли подписи Хеминга и Конделла, но сам текст нес оттенок небрежной учености и красноречия, свойственных Бену Джонсону. Многие шекспироведы считали именно его автором посвящения, хотя подписано оно было другими. Если тайна существовала, то не только Хеминг с Конделлом, но и все «слуги короля» знали правду, равно как Бен Джонсон и по меньшей мере двое пэров. Знали, но не проболтались.

— Вы правы. Не верю.

Я совсем растерялась. Чему и кому верить? В руке лежала брошь, а мои мысли возвращались к светловолосому юноше на миниатюре. За окнами «бентли» тянулся долгий английский вечер; небо неуловимо темнело, зелень рощ и лугов обретала нефритовую густоту. Обогнув верхушки холмов, мы оставили справа безмолвный дозор Стоунхенджа, а чуть погодя свернули с главной трассы на юг, ныряя в поля к узкой дорожке, отороченной живой изгородью.

Уилтон-Хаус, не утративший статуса вотчины графов Пембрук, как встарь, стерег подступы к деревне Уилтон в нескольких милях западнее Солсбери.

В первую очередь взгляд отмечал замшелую каменную стену. Навершием триумфальной арки служила конная статуя бородатого римского императора, милостиво взирающего на посетителей, хотя закрытые кованые ворота решительно не хотели нас пропускать. Рядом висела табличка, согласно которой парковка на время концерта находилась у противоположного въезда, что отражала приведенная тут же схема.