Читать книгу "Эйнемида IV. Солнце нового мира. - Антон Чигинёв"

плащ и вышел вон. Капли засохшей крови зловеще алели на его руках.

***

Бледная, как призрак, она появилась у двери в Каменный зал, и стражники у входа расступились в стороны, а у Аркиппа, объявлявшего посетителей, застрял в горле язык. Медленно, точно плакальщица в похоронной процессии, царица-мать, лишённая сына, приблизилась к падчерице.

‒ Талая, ‒ Кинана шагнула навстречу. ‒ Позволь мне всё объяснить…

‒ Не подходи ко мне! ‒ страшным голосом вскричала Талая. ‒ Убийца!

‒ Я не убивала его, клянусь тебе. Это произошло не по моей воле…

‒ Ложь! Как и все твои клятвы! Ненавижу тебя, мерзавка! Не-на-ви-жу!

‒ Я понимаю, я всё, понимаю, ‒ Кинана хотела, чтобы голос звучал успокаивающе, но сбилась на жалкий лепет. ‒ Талая, умоляю, иди к себе… Мы поговорим, я расскажу всё, обещаю…

Вместо ответа царица-мать вскинула руку, и Кинана выдохнула. Замысловато сложенные пальцы мачехи смотрели точно в грудь падчерицы, пламя её синих глаз, казалось, вот-вот испепелит девушку дотла.

‒ Алго Эрифа, Телио Эрифа, Арезия Эрифа, ‒ замогильным голосом изрекла Талая. ‒ Кинану, дочь Пердикки, проклинаю. Эанке непрощающая, Лекато неумолимая, месть на неё воздвигаю. Её разум, её тело, её лоно истребляю. Кровь на ней, месть на ней, ненависть на ней, горе на ней, смерть на ней. Алго, Телло, Арезия, Эанке, Лекато ‒ лайифос орфо!

Нож, спрятаный меж складок хитона, сверкнул в её руке, остриём нацелившись на Кинану. Гриел одним прыжком выскочил между мачехой и падчерицей. Царица-мать зло оскалилась, показав жемчужно-белые зубы.

‒ Не беспокойся, пёс, ‒ прорычала она. ‒ Я не дам ей сбежать так быстро. Пусть она страдает долго, пусть тысячу раз испытает то же, что и я, пусть истают все её надежды, и пусть она живёт после этого ещё много, очень много лет. Пусть живёт вечно ‒ без любви, без мечты, без радости! Орфо меннема!

Широко размахнувшись, Талая вонзила нож себе в грудь. В последний раз ненавидяще взглянув на падчерицу, царица-мать прошептала что-то окровавленными губами и рухнула ничком. Из-под бездыханного тела во все стороны разлилось ярко-алое пятно, зловеще сверкающее на белых плитах пола.

‒ Остался один раз… ‒ беззвучно прошептала Кинана, и, в ответ на удивлённые взгляды, добавила. ‒ Похороните её вместе с сыном. Покойся с миром, Талая, дочь Евмена. Прощай.

Не глядя ни на кого, она вышла и побрела, сама не зная куда. В голове снова и снова вертелись слова, явленные вечность назад. Так давно, что и воспоминание об этом казалось никогда не существовавшим: «Трижды проклятая, трижды преступившая клятву, трижды благословенная… Трижды благословенная. Трижды прокляая. Трижды преступившая... Трижды проклятая… Проклятая»

Царица Герии шла по холодным коридорам своего дворца и слёзы стыли на её бледных щеках.

Глава XVIII

Женская половина, погружённая во тьму, являла собой разительный контраст с безумием, царящим в остальном дворце. Ни звука, ни движения ‒ лишь шелест листьев и стрёкот цикад. Шум сражения едва доносился сюда, хотя, казалось бы, здание, полное безоружных женщин, не может быть самым спокойным местом во взятом приступом городе. Подивившись этому, Феспей осторожно скользнул в знакомый коридор, ведущий к опочивальням.

Попался он по-глупому. Позволил безмолвию коридора успокоить себя и не заметил пару охранников, скрытых тенью окружающих вход колонн. Мгновение спустя, было уже поздно. Турхан в узорном кахамском нагруднике поверх рыжего халата держал поэта за шкирку, приставив к горлу кривой меч, а его товарищ в сером отрезал путь назад.

‒ Кто ты такой? ‒ спросил турхан по-мидонийски, выговаривая слова странно, но вполне понятно. Должно быть, когда-то служил в царском войске.

Феспей испуганно всхлипнул и сжался, старательно изображая животный страх, благо играть для этого почти не приходилось.

‒ Отвечай, ‒ рыкнул варвар, нажимая на лезвие.

‒ М-мне надо… ‒ промямлил поэт, по его щеке побежала слеза.

‒ Мужинам сюда запрещено. Приказ. Иди, прячься где-то ещё или умирай, как мужчина.

‒ Я не… я евнух, мне нужно к моей госпоже.

Как и ожидал поэт, хватка ослабла, а кривой меч отступил от горла. Турхан расхохотался и принялся что-то объяснять товарищу. Тот тоже присоединился к веселью.

‒ Евнух. Немуж, ‒ сквозь смех сказал «кахамец». ‒ Глупый обычай.

‒ Д-да, господин… ‒ Феспей подбавил голосу дрожи.

‒ Конечно да, тебе ли не знать? ‒ турхан хохотнул и перевёл удачную шутку, второй засмеялся и что-то сказал.

‒ Что ж, ты, конечно, не мужчина, но им родился, так хотя бы умри им.

Поэт взвизгнул от ужаса и забился в держащей его руке. Турханы вновь зашлись хохотом.

‒ Даже не думай. Я о такого, как ты, кхуурлаг не замараю. Иди отсюда, ищи свою смерть в другом месте.

‒ Д-да, г-господин, т-т-только…

Хоть этот варвар и видывал цивилизованные земли, с эйнемской борьбой он оказался незнаком и не догадался, что означает едва заметное движение безобидного «евнуха». «Обратный замок», некогда выручивший поэта в сарруновой засаде, не подвёл и сейчас. Жалобно хрустнув, державшая Феспея рука выгнулась под неестественным углом. Взвыв от боли, турхан выронил меч, и поэт, нырнув ему под руку, остервенело ткнул в открывшийся бок ножом, извлечённым из широкого рукава театрального хитона.

Второй турхан даже не успел понять, что произошло. Феспей вцепился в его ногу, ножом подсекая колено, точно в юности, в пьяной поножовщине шумных этелийских кабаков. Поэт и кочевник рухнули на пол, и всё это время Феспей не переставал колоть, не глядя, лишь бы куда-нибудь попасть. Едва нащупав опору, он отпрыгнул и прижался к столбу, вытянув перед собой окровавленный нож, но, видимо, всё-таки попал и попал удачно. Варвар в сером лежал ничком, даже не думая шевелиться. Из-под неподвижного тела медленно растекалась по полу багровая лужица. Кое-как поднявшись, Феспей взглянул на дело своих рук ‒ малый вклад в великую битву за Нинурту. Мрачно усмехнувшись собственным мыслям, он продолжил путь, оставив позади два неподвижных тела.

Первую служанку Феспей поймал в пустынной комнате, заставленной ткацкими станками, на которых сиротливо пестрели неоконченные ковры.

‒ Господин… ‒ вскрикнула было девушка и испуганно пискнула, когда поэт грубо сгрёб её руку.

‒ Здесь есть чужие? ‒ прошипел он. ‒ Отвечай тихо.

‒ Нет, никого, только мы, ‒ зачастила служанка, и поэт решил, что она отважна. ‒ Никто не заходил, только у двери охрана…

‒ Где твоя хозяйка? Идём немедля.

Девушка кивнула и с готовностью повела Феспея по запутанным переходам дворцового гинекея. Встреченные на пути служанки