Читать книгу "Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера - Юрий Ильич Гурфинкель"

визита к местному виноделу, чье красное известно всей Франции.

На моем пути в гостиницу кафе и ресторанчики уже позакрывались. Здесь с едой никакой анархии – питание строго по часам. Но в одном из кафе дверь оказалась приоткрыта. Увидев меня, официант замахал руками и показал на часы. Выслушав внимательно мою проникновенную речь, он, кажется, все понял, а может быть, его смутил голодный блеск в моих глазах. Молча показал рукой на ближайший столик.

Буквально через несколько минут передо мной стоял слегка помятый алюминиевый котелок с мидиями, отливающими синевой, достойный аппетита Вайля и Гениса, с небольшой вмятиной на боку – прямо с пылу с жару – и отдельно тарелка с аппетитной картошкой фри. При этом официант сделал как бы дружеское замечание по поводу неправильного произнесения слова vert – (зеленый), – т. е. салат, который я заказал к мидиям. Последнюю букву, указал он, надо произносить более отчетливо, иначе можно не понять и принести что-нибудь другое.

После обеда осталось только вернуться в гостиницу и забрать из багажной комнаты мой слегка влажный от парижской сырости бордовый чемоданчик.

Теперь он послушно катился на колесиках рядом со мной, черно-белым двойником мелькая в витринах магазинов, мимо которых мы проходили. Так мы оказались у входа в Гар дю Норд (Северный вокзал). Я обратился к полицейскому уточнить путь, куда должен был прибыть поезд в аэропорт Шарль де Голль. Нехотя он оторвался от телефона, посмотрел на меня, все еще занятый своими мыслями, и неопределенно махнул рукой. Я и пошел туда, куда он указал.

Иду не спеша. До отхода поезда пятнадцать минут.

А вот и платформа. Все правильно: путь № 22. На платформе – никого. Кроме трех японцев с большим чемоданом. Радуюсь, что в вагоне будет свободно, можно найти место у окна и разглядывать проносящийся мимо Париж.

Японцы посматривают на часы.

По моим расчетам, через несколько минут поезд должен подойти. На всякий случай спрашиваю дружную троицу, куда они направляются. Обезоруживающе улыбаются: в аэропорт Шарль-де-Голль, куда же еще…

На перроне по-прежнему никого. До отправления остается одна минута. Никаких признаков появления поезда. На табло шелест каких-то цифр, что они означают, непонятно. Поезд, по-видимому, по какой-то причине отменили, добираться придется на такси через пробки по загруженной трассе. Времени в обрез. Может быть, понадобится ночевать в аэропорту в ожидании завтрашнего рейса. Все это как-то молниеносно прокрутилось в голове, пока я шел к справочному окну.

У девушки в тесной стеклянной кабинке выражение лица, как у заколдованной принцессы, сейчас расплачется. Живая иллюстрация к теме о профессиональном выгорании.

Рассматривает какие-то лежащие перед ней ведомости, сокрушенно качает головой, кому-то что-то показывает, с кем-то беседует; с кем – непонятно. А тут еще я совсем не к месту со своими вопросами.

Как это случается в исключительные моменты, в голове включаются какие-то невидимые синаптические контакты, и скромные познания французского выстраиваются в неправильные грамматические порядки. И уже через секунду слышу из будки усиленный микрофоном ответ. Ясно, отчетливо, с выразительной артикуляцией, как для глухонемого: сегодня забастовка (ожурди страйк), и надо очень, очень быстро идти-бежать-мчаться на путь № 42, паске (поскольку) через пять минут поезд оттуда отправляется в Шарль-де-Голль. На сегодня – последний. Je l'ai annoncé, vous ne l'avez pas entendu? (Я объявляла, вы не слышали?)

Стыдно признаться, но в первый момент, забыв о японцах, я рванул по лестнице искать 42-й путь. Меня остановил какой-то странный, придавленный, похожий на перестук колес звук, шедший из туннеля. В подземельях, оказывается, тоже бывают миражи. Казалось, будто отмененный из-за забастовки поезд все же одумался и решил забрать стоявших на платформе путешественников, нисколько не повинных в бедах французских железнодорожников.

Оглядывая платформу с высоты лестницы, я тут же увидел озадаченных японцев – а ведь им, как и мне, нужно добираться в Шарль-де-Голль. Вон они, родимые, стоят внизу, терпеливо поглядывают на часы, о чем-то озабоченно переговариваются. Кричу им сверху, чтобы шли за мной. Японцы замирают. Переглядываются, желтеют, бледнеют…

Быстро спускаюсь к ним. Объясняю ситуацию: ребята, надо бежать, мчаться на другой путь, здесь забастовка, страйк. Следующий поезд только завтра утром.

Но вместо того чтобы нестись со всех ног, японцы замирают в глубоком поклоне, как это принято в стране Восходящего солнца. И я понимаю: этот благодарственный ритуал надо завершать как можно скорее.

– О'кей, парни. Побежали!

Уже спустя мгновение, прыгая через ступеньки со своим бегемотоподобным чемоданом, они аллюром неслись за мной к переходу на другую платформу.

– Путь сорок два… – выдохнул я на бегу.

Тот же полицейский вяло показал направление, куда нам следовало бежать, и озадаченно почесал затылок.

Прибежали.

Поезд стоит.

На платформе пусто. Все уже в вагонах. Ясно – счет на секунды. В ближайшем ко мне последнем вагоне – битком.

Забыв, где нахожусь, кричу по-русски:

– В Шарль-де-Голль идет?

В тамбуре вежливо пожимают плечами. То ли не понимают моего вопроса, то ли там и без меня невозможно повернуться – лишний человек здесь явно не нужен. Но все же откуда-то из глубины тесно спрессованных тел слышу сдавленный человеческой массой рык: «Садись, блин, быстрее, отправляемся… Народ, потеснись на одного человека». Масса зашевелилась, задвигалась. Образовалось место, куда я смог протиснуться со своими вещами.

Японцы тоже пытаются влезть. Не получается. Бегут в другой вагон. И, судя по всему, оказываются внутри, – когда поезд плавно трогается, на перроне уже никого нет.

Последний раз эту троицу с их жутким чемоданом видел уже в аэропорту, где-то далеко в толпе впереди. Вероятно, опаздывали на свой рейс.

До отлета времени не так много, но достаточно, чтобы перевести дыхание, купить сувениры и не спеша отправиться на паспортный контроль. Оттуда прямая дорога на личный досмотр путешествующих со мной вещей. Тут, как всегда, унизительная суета с пластиковыми тазиками, как в общественной бане. В тазики складываю все – куртку, шапку, ботинки – и, придерживая руками штаны, поскольку брючный ремень также под подозрением, отправляю все на конвейерной ленте в нутро рентгеновского аппарата.

В Интернете гуляет снимок некоего субъекта, у которого в области лобка (в специально сшитом кармашке) маячит черная тень пистолета небольшого размера, очевидно, крайне необходимого ему в полете. Пистолета у меня не обнаружили, но моя видавшая виды дорожная сумка вызвала серьезный интерес. Мне тоже стало любопытно, что же там такое могли увидеть «рентгенологи», из-за чего пришлось останавливать конвейер с движущимися вещами.

…Сумку потрошили вручную, как опытные прозекторы. Вытаскивали поочередно блокноты, книгу, шерстяные носки, прозрачный пакетик с одноразовыми шприцами, несколько ходовых лекарств в ампулах и таблетках, вызвавшие недоумение