Читать книгу "Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин"

Саня, родившийся в жилом секторе военной базы на астероиде Веста, исключительно уважал Землю и все с ней связанное. Для него слова «с Земли» означали «высший сорт»!

– Отчего ж полукитаец-полукореец так на нас гневается?

– Проще пареной репы. Поселок Синюха очень его интересовал как идеальный центр для локальной сети сбыта. И еще как точка, откуда можно наладить траффик на целый регион. Чуешь, чем пахнет?

– Полагаю, местное отделение Жандармского корпуса живенько сцапало их?

В Санином взгляде я прочел ледяное презрение.

– Это приграничная полоса, Серега. Здесь все знают всех и о появлении чужаков немедленно сообщают начальнику заставы. Он тут – единственная реальная сила.

– Вы сами брали?

– Угу. В разное время выловили восемь бойцов Ли и, кроме того, полтора десятка наших придурков. Конченых уже наркоманов и еще ту редкую сволочь, которая сама не потребляет, но поделиться готова со всяким… Нашим-то, конечно, досталось аж по самое не могу, а с чужими даже не знали, что и делать. Потом у прежнего начальника заставы, того, который до Сманова был, случилась истерика. Можно сказать, впал в аффект. То есть очень разгневался и приказал солдатам отрезать правую руку тому шпендрику – первой попытке Ли. Начальника заставы судить за такое самоуправство не могли: видно же – хвор человек. Лечили его, лечили, целый месяц лечили, а потом вернули на ту же должность.

Саня улыбнулся с необыкновенной нежностью. Каждая веснушка на его лице будто заново расцела.

– Заразным оказалось сумасшествие. То-олько выловят очередного дельца, так у какого-нибудь офицера из наших – аффект. Еще жандармы приехать не успевают, а парня уже покурочили. Они, кстати, не спешат. Отчего бы это?

– От плохой погоды.

– Ты знал! В общем, восемь отрубленных ладошек.

Я быстренько просчитал логику процесса и задал Сане очень неудобный вопрос:

– А… они?

– По-разному.

– Ты туману-то не напускай. Мне надо ориентироваться в обстановке.

– Хорошо. – Он вздохнул и спросил:

– Линию движения наряда на сколько метров видишь?

– От скалы до спуска в овраг – метров триста пятьдесят или четыреста…

– Триста семьдесят. И только здесь, пока я служу, двоих ранили, двоих убили, а еще одного раненого утащили на ту сторону.

– И?

– Не знаю. Никто не знает. Говорят, принял тамошнее «гражданство». Может, раструб батальонного излучателя к виску ему приставили… Понимаешь, какая подлая штука, если в одного из «танцоров» все-таки попали, он становится неподвижной мишенью, а тот, кто пытается оттащить его в овраг – почти неподвижной…

– А сколько ты здесь служишь, Саня?

– Три года. И очень хорошо, что с сегодняшнего дня я в отпуске.

…На следующий день поручик Роговский, командир технической батареи, таскал меня по позициям, где расставлены были стационарные приборы постоянного наблюдения. Новехонькие, кстати. «Горизонт-8» – екатеринбургский завод и, значит, очень приличное качество… Так вот, Роговский, пребывая в двух километрах от Петляки, неожиданно лег, повернулся на спину и показал мне палец, приложенный к губам. Мол, т-с-с-с! Я замер. Лежу, дыхание на режим подготовки переключил, ушки-глазки работают на триста шестьдесят градусов, мало только в сатори не впадаю… Но не чую супостата. Вот Роговский, вот мастер, как его передовой рубеж-то перепахал! Истинного невидимку видит. Аж досада берет: я-то что ж? Где моя подготовка? Осназовец! Слепая курица, глухая тетеря…

Так лежим минут пять. Никого. Ничего. Вдруг Роговский говорит мне – громко, не таясь:

– Вот! Вот! Синебровка… Цы-цы-цы-р-р… фить-фить… А это псевдофазан затенькал. Слышите? Какая прелесть!

– А?

– Поистине, птичий рай! Такие голоса – только тут. Больших селений лучшие певуны почему-то избегают.

Иногда лучше молчать. А то еще скажешь что-нибудь…

* * *

На следующий день из Покровца прилетел военюрист в майорском звании, а с ним капрал, совершеннейший амбал по виду. Как видно, капрал должен был впоследствии сыграть роль моего конвоира…

Сманов вызвал меня к себе в кабинет. Там я застал конец шумного разговора. Капитан Дреев, в жилах которого текла, как говорят, помимо русской, еще и армянская кровь, темпераментно объяснял, почему меня нельзя отдавать, хоть трава не расти. Ругался, размахивал руками, стыдил неведомого подонка, который затеял травлю несмышленого юноши, – ну спасибо, дорогой Дреев, – и под конец даже предложил отправить меня на дальнюю точку, в самые джунгли.

– …и черта с два они его там достанут! А? Да! Что мы теряем? Оставим штабных людей с носом!

Сманов жестом прекратил дреевское словоизвержение.

– Все, что вы предлагали, в теории правильно, но практически невыполнимо.

– Отчего? Д я…

– Вы ничего не станете предпринимать без моего дозволения, Степан Сергеевич. Я рад, что мы одинаково смотрим на нынешнее затруднение, и… и довольно.

– А насчет дальней точки? – сделал последнюю попытку Дреев. Напор его явно ослаб.

– Ни в коем случае. Это и не очень логично, и не очень достойно. К тому же, я знаю Сырцова, он, если надо, и джунгли, и в болота полезет. Оставим этот разговор.

– Что ж делать-то, Максим Андреевич?

Сманов усмехнулся.

– Сегодня выдался тот случай, Степан Сергеевич, когда лучше всего положиться на волю Божью и ничего не предпринимать. Он рассудит, кто из нас прав. Идите.

А потом, оборотясь ко мне, добавил:

– Сядьте-ка в коридоре и молитесь. Сейчас будет решаться ваша судьба.

Мимо меня в кабинет прошествовал сухопарый коротышка с майорскими знаками различия, седенький и, наверное, близорукий – щурятся так, как он, именно близорукие люди. Военюрист был до крайности раздражен, судя по взгляду, доставшемуся на мою долю. Амбал (о нем я уже знал от дежурного) сел напротив меня и тоже оглядел беглого лейтенантишку со строжинкой. Потом откинулся в кресле, упер макушку в стену и, кажется, задремал. Во всяком случае, на лице у него появилось сонное выражение.

А я, по всей видимости, был краснее вареного рака. То и дело утирал платком пот со лба. Мысли лезли мне в голову – одна другой дурнее. Сначала я злился, отчего седенький типус осмелился посмотреть на меня с таким осуждением? Да что он знает про меня?! Про мою личность?! Потом я прикидывал, справлюсь ли с амбалом, если… ну, если… Тьфу, глупость какая. Тогда я, по совету Сманова, принялся молиться.

За дверью, тем временем, происходило форменное Бородино. Оттуда слышались возгласы: «Послушайте, господин, майор!» – «Нет, это вы меня послушайте, господин майор!» – «Я вижу, уважение к уставу здесь отсутствует начисто!» – «Мы здесь делом занимаемся, а не…» – «А не что? Кабак, истинный кабак! Распустились!» – «Да как вы сме-ете! Боевую часть…» – и тому подобное.