Читать книгу "Чужое сердце - Джоди Пиколт"

Я набрал полные легкие воздуха – и выложил все, что мне было известно о Шэе Борне.

Люсиус

Уснуть ни у кого не получалось, несмотря на все усилия.

У толпы своя кислотность, и меняется она, что примечательно, в мгновение ока. Люди, разбившие лагерь у стен тюрьмы (те самые, которых каждый вечер показывали в региональных новостях с заголовками типа «Мистер Мессия – день 23»), откуда-то прознали, что Шэй ранен и лежит в больнице. Но теперь возле лагеря недремлющих приверженцев Шэя вырос довольно шумный лагерь тех, кто считал это знаком и наказанием Господним.

Почему-то особенно шумными они становились с наступлением темноты. Звучали оскорбления, затевались драки. Территорию тюрьмы по периметру патрулировала национальная гвардия, но даже она не могла заставить их замолчать. Сторонники Шэя пели псалмы, силясь заглушить вопли оппонентов («Иисус будет жить! Борн умрет!»). Я слышал их даже в наушниках; голова раскалывалась.

Выпуск новостей в одиннадцать часов оказался натуральным образцом сюрреализма. Увидев тюрьму и услышав раскатистые возгласы толпы на улице, эхом отзывавшиеся в телевизоре, я испытал нечто вроде дежа-вю – только вот происходило это прямо сейчас.

«Бог един!» – кричали люди.

В руках они держали плакаты: «Мой друг – Иисус а не Сатана».

«Пусть умрет за свои грехи!»

«Шэю Борну не видать тернового венца!»

От адептов Шэя их отделяли вооруженные охранники, курсировавшие по кордону, как по реальной черте между религиозными взглядами.

– Как вы видите, – сказала журналистка, – общественная поддержка Шэя Борна и его беспрецедентного решения в свете его госпитализации понемногу сходит на нет. Недавно проведенный опрос показал, что лишь тридцать четыре процента населения штата по-прежнему считает, что суд должен позволить Борну стать донором. И лишь шестнадцать процентов убеждены, что совершенные им чудеса имели божественную природу. Следовательно, подавляющее большинство – восемьдесят четыре процента нью-хэмпширцев – согласны с преподобным Арбогатом Джастусом, который вновь согласился побеседовать с нами в прямом эфире. Вы и прихожане вашей церкви находитесь здесь уже почти неделю и оказали заметное влияние на настроения в обществе. Как лично вы относитесь к госпитализации Борна?

Преподобный Джастус так и не удосужился сменить свой зеленый костюм.

– Девяносто девять процентов населения штата считает, что ты должен сжечь эту уродскую одежду, – вслух произнес я.

– Дженис, – ответил преподобный, – мы с моими братьями и сестрами в Автомобильной Церкви Христа в Господе, разумеется, молимся о скорейшем выздоровлении Шэя Борна, который подвергся варварскому нападению в тюрьме. Тем не менее молитвы наши обращены лишь к единственному подлинному Господу – Иисусу Христу.

– Вы хотите что-нибудь сказать тем людям, которые по-прежнему с вами не согласны?

– Конечно. – Он приблизил лицо к объективу камеры. – Я же вам говорил.

Журналистка снова взяла микрофон.

– К нам поступила информация, что Борна выпишут из больницы уже через несколько часов, но врачи отказались комментировать его состояние… – Внезапно с обеих сторон поднялся оглушительный рев, и репортерше пришлось прикрыть микрофон рукой. – По неподтвержденным данным, – продолжила она сквозь воцарившийся гомон, – к черному ходу только что подъехала карета «скорой помощи»…

Камера метнулась в сторону и поймала мужчину, ожесточенно лупящего женщину в фиолетовом костюме. На помощь поспешили вооруженные гвардейцы, но к тому моменту стычки между лагерями распространились по всей стоянке. Кордон истончался, и вскоре понадобилось подкрепление. На экране мелькнул подросток, которого кто-то топтал ногами, затем мужчину ударили прикладом винтовки и он потерял сознание.

– Отбой, – объявил по громкой связи надзиратель. Команда вовсе не означала, что во всех помещениях одновременно гас свет: где-нибудь непременно оставалась тусклая лампочка-другая. Но я отключил наушники, растянулся на нарах и прислушался к бушевавшему за стенами тюрьмы гвалту.

Так оно постоянно выходит, понял я. Кто-то верит, кто-то не верит, а посередине всегда оказываются люди с оружием.

Бессонницей, очевидно, мучился не только я. Бэтман-малиновка беспокойно пищал несмотря на увещевания хозяина.

– Да когда уже твоя паршивая птица заткнется! – крикнул Техас.

– Сам заткнись! – рявкнул Кэллоуэй. – Вот же хренов Борн! Лучше бы его вообще к нам не переводили.

Легок на помине, Шэй тотчас вошел на ярус I в сопровождении шести офицеров. Даже в полумгле я смог рассмотреть бинты на его лице и черные синяки под глазами. Череп ему частично обрили. Проходя мимо, он не смотрел ни на кого из нас.

– Привет, – пробормотал я, когда он миновал мою камеру, но ответа не последовало. Шэй двигался, как зомби, как персонаж фантастического фильма, которому безумный ученый вырезал лобную долю мозга.

Пятеро офицеров ушли, шестой остался у двери Шэя в роли личного охранника. Я не мог говорить с Шэем в его присутствии. В его присутствии никто ни с кем не мог говорить.

Мы, наверное, были слишком удивлены его внезапным возвращением, чтобы сразу заметить: тихо стало не только из-за невозможности беседовать. Бэтман-малиновка уснул в нагрудном кармане Кэллоуэя. А гвалт, еще минуту назад оглушавший нас, обернулся вдруг благословенной, божественной тишью.

Мэгги

Америка зиждется на свободе вероисповедания и отделении церкви от государства, однако я первая скажу вам прямо: мы недалеко ушли от пуритан в Англии образца тысяча семьсот семидесятых годов. Религия и политика постоянно вступают в интимную связь: первым делом в зале суда мы должны присягнуть на Библии, уроки в школах начинаются с клятвы на верность флагу, в тексте которой провозглашается «единая нация божья», и даже на нашей валюте пропечатан девиз: «В Господа мы веруем». Вы, наверное, думаете, что я как юрист АОЗГС должна принципиально этому противиться, но это не так. Тридцать минут в душевой и еще двадцать в машине ушло у меня на раздумья, как половчее разыграть религиозную карту на суде.

И сделать это я намеревалась так, чтобы не задеть религиозных чувств судьи.

Припарковавшись, я позвонила в спа-салон и сразу же попала на маму.

– Что это за фамилия – Хейг?

– Вообще?

– Ага.

– Ну, похожа на немецкую, – задумчиво протянула она. – Не знаю даже. А что?

– Я, скорее, имела в виду вероисповедание.

– Ты думаешь, я так делаю? – вспыхнула мама. – Думаешь, я сужу о людях по фамилиям?

– А ты думаешь, что каждое мое слово – это упрек? Мне просто нужно выяснить это, прежде чем начнется слушание. От этого зависит, что я буду говорить служителям Фемиды.