Читать книгу "Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек"

Нужно было успеть вперед заговорщиков, чтобы не пропустить самое интересное, а потому Мурад торопился, пытаясь, однако, жаться к стенам и беречь спину. Глаза его тем не менее жадно впитывали сцены, на которые не подобало бы смотреть шахзаде, будущему султану… по крайней мере, матушка наверняка сочла бы именно так. И была бы совсем неправа.

Все эти мертвые люди… Женщина с распоротым животом и бесстыдно задранным подолом, лежащая у стены в луже собственной крови. Старик, бессильно скрючившийся посреди городской площади, – шея свернута набок, словно сухая щепка. Сипахи со страшными ранами – Мурад даже сначала не понял, чем они были нанесены, а потом его осенило: вилы же! Обычные крестьянские вилы!

Да, матушка была неправа. Именно в этом вопросе, в остальных она, конечно же, мудрейшая из женщин. Но такие картины будущему султану видеть просто необходимо, чтобы понимать, чем оборачиваются городские беспорядки.

Возле мальчишки-ровесника, валяющегося ничком на пропитанной кровью земле, Мурад остановился. Присел на корточки, воровато оглядевшись, но никого рядом не было. Положил ладонь на темноволосый затылок умершего, шепнул:

– Я не знаю тебя, брат, но когда я стану султаном – а я им стану, клянусь! – я прослежу, чтобы зачинщики подобных мерзостей были публично казнены и кровь их потом была смыта в море. Клянусь тебе, брат.

Он и сам не знал, кому обещал это: то ли мертвому мальчишке на земле Истанбула, то ли мертвому Мехмеду из старых жутких воспоминаний… Но клятва была дана, и хрипло каркающие вороны ее услышали. Оставалось надеяться, что услышал и Аллах.

Едикуле, Семибашенный замок, был все ближе, нависал над Истанбулом, как султанская карающая длань. Начитанный Мурад узнал Посольскую башню, предназначенную исключительно для неверных посланников чужих владык, рискнувших навлечь султанский гнев. Осман, разумеется, был брошен совсем в другие застенки. И Мурад, подслушавший очередной разговор Кара Давут-паши с Халиме-султан, знал, куда именно бросили этого мерзейшего из когда-либо рожденных женщиной существ!

Правильно сделали! Зиндан, лишенный окон, с высоченными стенами, куда солнечный свет проникает едва-едва, где не может расти ничего живого, где нет даже отхожего места, – самое то для человека, приказавшего убить собственного брата и собственного сына-младенца! Мурадом овладело какое-то странное, ликующе-торжественное возбуждение, которое он сам приписывал жажде справедливости, некая исступленность чувств, обостряющая и слух, и взор, наполняющая тело теплой энергией. Шахзаде точно знал, что ему следует сделать, и собирался привести свой план в действие.

Он просто обязан увидать все собственными глазами!

Да, взбираться по стенам Едикуле – это совсем не то же самое, что ползать по увитым плющом стенам султанского дворца. Здешняя стража хорошо следила, чтобы никакая растительность не обвивала суровые камни Семибашенного замка. Но где сейчас та стража? В кровавой сумятице, охватившей Истанбул, так легко затеряться, да и Кара Давут-паша наверняка отдал соответствующие распоряжения… Так или иначе, но караульные помещения Едикуле пустовали. И то сказать – когда у тебя в казематах держат свергнутого султана, лучше в это время быть где-нибудь подальше!

Что ж, взобраться по стенам Едикуле сложно, действительно не в пример труднее, чем по стенам родного дворца… однако не невозможно. И Мурад с этим обязательно справится!

Сжав зубы и старательно выровняв дыхание, шахзаде примерился и уцепился пальцами за едва приметный выступ в стене. Он не знал, сколько времени ему понадобилось. Знал только, что седому наставнику, научившему его определять направление ветра, следует сказать еще одно «спасибо». Ветер, прижимавший его к стене, несколько раз выручал Мурада, не давая упасть, когда, казалось бы, не упасть было уже немыслимо.

Если б Мурад знал с самого начала, насколько тяжелым окажется подъем на башню, он бы, наверное, отступился. Но не тогда, когда он на середине пути и двигаться вверх куда удобней, нежели вниз! Наконец Мурад подтянулся в последний раз, затем подполз к дыре в потолке и заглянул внутрь.

Свергнутый султан Осман сидел у стены и бездумно водил пальцами по серым кирпичам. Заговорщики всего лишь прокатили его на тележке до Едикуле. Осману оставили одежду, сапоги, даже кинжал с янтарным навершием, – может, надеялись, что он сам себе перережет горло, облегчив всем участь? Если так, то Кара Давут-паша крупно просчитался: не таким человеком был Осман, чтобы сдаться без боя.

Они вошли. Отблески от факелов заметались по стенам. Осман поднял голову и приветствовал своих пленителей кривой усмешкой. Их было пятеро; предводительствовал человек средних лет с аккуратно подстриженной бородкой и подрагивающими руками. Сабля, болтающаяся на его поясе, выглядела скорее дорогой игрушкой, нежели боевым оружием: рукоять позолоченная, с крупными рубинами.

– Я не знаю тебя, – равнодушно сказал Осман. – Представься своему султану.

Человек вздрогнул и собирался было ответить, но в этот момент взгляд Османа упал на зашедшего последним Кара Давут-пашу.

– А вот тебя я знаю, – вымолвил Осман. – Ты мерзавец и предатель, твоя голова будет красиво смотреться на колу.

– Предатель здесь ты! – выкрикнул предводитель группки заговорщиков. – Ты предал свою страну, своего брата и своего сына, чудовище, и ты заплатишь за это перед Аллахом и перед людьми!

– Я – султан, ты, безродный пес, не ведающий приличий. – Голос Османа звучал по-прежнему глухо и равнодушно. – Я имею право делать то, что сочту нужным. И даже перед Аллахом у султана есть право на десять невинных душ в день.

– Довольно! – Звучный голос Кара Давут-паши, привыкшего командовать в сражениях, гулко разнесся по зиндану, и в этот миг Осман бросился вперед.

Зашипел, упав на песок, один из факелов.

Он был хорош в схватке, брат-предатель, и это Мурад, пускай и неохотно, но признал. Хорош, да. Но против пятерых бойцов даже у султана Османа не было шансов.

Может, раньше, когда он регулярно тренировался и всегда поддерживал себя в форме… но не сейчас. Султан Осман был далеко не так силен, как шахзаде Осман, что бы там ни воспевали придворные льстецы-поэты.

Скользящим прыжком миновав человека с позолоченной саблей (похоже, его Осман не счел достойным противником), он одним ударом кулака в висок оглушил следующего заговорщика – угрюмого широкоплечего верзилу. Человек, стоявший рядом с широкоплечим, успел обнажить саблю, но и Осман выхватил свой кинжал – и клинки со звоном скрестились в освещенной алыми сполохами факелов темноте.

Достойной эту драку назвать было нельзя. Она была грязной, иного слова не подберешь. В ход шли кулаки, колени, зубы и ногти. Замерев от ужаса, Мурад наблюдал, как благородный кинжал Османа остался в боку одного из заговорщиков, как бывший султан полетел на землю от пинка в живот, но сумел подняться, и тут рука Кара Давут-паши метнулась вниз, и глаза Османа вылезли из орбит, – похоже, визирь тоже был знаком с основами уличных драк и ухватил своего султана за мужское достоинство, как следует сжав кулак… Руки Османа взметнулись и стиснули визирю горло, но в этот момент в драку вмешался тот, с золоченой саблей, которую он так и не выхватил из ножен. Может, и верно поступил – толку от нее на маленьком пятачке зиндана все равно было бы мало. Но человек с позолоченной саблей поступил иначе: он вытащил кинжал самого Османа из раны собственного товарища и с размаху всадил клинок в грудь свергнутому султану.