Читать книгу "42 - Томас Лер"

— Мы же сами видели это в замке. Такое никто не мог выдумать, даже двенадцать Мендекеров, — снова повторяю я свои аргументы. Футбольная команда, семейство клонов, шеренги дубликатов и множество реп-ликантов. Верую, ибо абсурдно. Двенадцать присевших, рядом — двенадцать стоящих Хэрриетов. Команда Калькхофов. Отряд начальников, выдохшихся и перепуганных элементарных капитанов частиц. Шаг зомби (они бросали болванчиков — зайца и полицейского в шлеме и амортизирующем кожаном костюме — без какого-то эффекта) через границу магического круга запускает копировальный процесс, с момента ИНТЕРМИНАЦИИ и вплоть до — как доказал Шпербер — сегодняшнего дня. За семь попыток, каждая из которых была дотошно сфотографирована и задокументирована, было произведено в общей сложности восемьдесят фигур, молчаливый отряд из стоящих (сидящих) плечом к плечу солдатиков, воспроизводящих четыре типажа или (по выражению Шпербера) матки.

Они выстроились в ряд вдоль южной и восточной границы ареала (после третьей попытки экспериментаторы задумались о пространстве для новых, более обширных испытаний), как отражения, то есть лицами вовне, к зрителю, стражи тихой, серой, спонтанно клонирующей области, где нас когда-то окропила драконова кровь личного времени. За исключением шеренги из четырнадцати Шперберов (словно семь гномов увеличили вдвое свой рост и поголовье и втрое — свой вес), все молчаливые охранники — ЦЕРНисты, что для нас выглядит вообще-то устрашающе, хотя и сглаживается тем обстоятельством, что чаще всего мелькает экспериментаторская огненная голова Хэрриета, самого симпатичного (разумеется, после Пэтти) ученого, — тридцать два раза. Кроме того, мы имеем двадцать Калькхофов из Нюрнберга. Поголовья Мендекеров и Шперберов равны — по четырнадцать давешних, по четырнадцать старичков на брата. Конечно, и эти термины ввел Шпербер. Хотя старыми эти слепки с натуры можно было назвать лишь с натяжкой, как и бородатых шильон-ских футболистов. Точные и добросовестные часы, которыми их снабдили оригиналы, показывали реакционную тенденцию времени, возврат в прошлое, столь очевидный при последнем — отважном четырехкратном — испытании, так хорошо читаемый на лицах старичков, что не требовалось иных подтверждений. Это были формы претерита, реликты воскрешения наших преходящих тел (потому я назвал бы их скорее молодняком). Вся надежда питается как раз этой ретроактивной тенденцией копировальной области, непрямым соотношением числа оригиналов с числом и возрастом копий. Хэрриет, вступивший в ареал в одиночку, размножился двенадцатью старичками годом моложе. То же самое случилось при второй одиночной попытке и при сольных входах Калькхофа, Мендекера и Шпербера. Процесс оживили мультитесты. Когда в зону одновременно вошли Хэрриет и Калькхоф, то — заплатив входную плату страха смерти — они увидели не дюжину старичков на нос, но два секстета. Триангулирующие копии даже для невооруженного глаза выглядели просветленнее своих оригиналов, а проверив 36 наручных часов, оригиналы выяснили, что им противостоят их собственные тела, недвижные и натуральные, как обычные болванчики, но на два года моложе. После двенадцатикратного умножения Шпербера как представителя общественности (произошедшего, по его мнению, исключительно в рамках Пункта № 8) немедля перешли к седьмому эксперименту, синхронному входу в ареал четырех маток. Ареал мгновенно ответил большими черными шарами, каким-то шипением, ледяным выдохом, лежащим по ту сторону любой силы воображения, и восемью репликами, настоящим молодняком, четырьмя парами, на которых безвременье проложило лишь двухлетние следы.

— За мгновение помолодеть на три года. Это мне, пожалуй, нравится, — проговорила Анна, поглаживая шелковое, приятно прохладное, цвета абрикоса одеяло, будто собственную кожу после удачного эксперимента. Полагаю, она чувствует мое желание дотронуться до ее сладострастной, покрытой тонкими волосками персиковой кожи (полуочищенный фрукт, приоткрытые губы, поблескивающее нутро). Что мне делать с двумя, шестью, дюжиной болванчикообразных Анн, подобных графине или моей достойной сожаления супруге?

Ладно, Борис признается, что даже он не подозревает больше обмана и фальсификаций. По крайней мере, фотографии давешних цепочек, а значит, и копировальный процесс, кажутся ему достоверными. Однако он не видит смысла в расширении эксперимента, как то предложили ЦЕРНисты на мостике купальни, дав нам сутки на размышление. Если десять или пятнадцать добровольцев одновременно шагнут за линию клонирования, произведя от пятнадцати до тридцати новых старичков, это не будет иметь никакого значения…

— Кроме подтверждения тенденции. В этом-то все дело, чтобы увереннее себя чувствовать, когда все мы… перейдем через Иордан. — Думаю, я хорошо сформулировал главный предмет его беспокойства. ФИНАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ, как его называет Борис, или ЭКСПЕРИМЕНТ ФЕНИКС в высокопарной терминологии Шпербера, — общее синхронное вступление максимального количества зомби в копировальную зону. Если в основу омоложения положить логарифмическое (по словам Хэрриета) отношение, то при сильном увеличении количества подопытных оригиналов мы продвинемся дальше в прошлое, вплоть до нулевого момента 14 августа 2000 года в 12 часов 47 минут, достигнем, а может, и перепрыгнем его с неведомо какими результатами. Ради такого можно рискнуть. Еще во время собрания Борис окрестил неприкрытую готовность зомби принять участие в большом предваряющем испытании однозначным симптомом отчаяния, или, говоря попросту, жаждой смерти. В пятой фазе, где мы находимся, фанатизм так сильно завладел нами, что может вылиться в самоликвидацию. Он подозревает, что лишь холодный расчет борцов за гигиену времени — причина того, что в прошлом году в пресловутой женевской области не случилось ни единого покушения, потому что они боялись дальнейшего рассредоточения хронифицированных. Разумеется, заговорщикам не по зубам инсценировать или спровоцировать РЫВОК, значит, они решили чужими руками жар загребать. Чудо случилось как по заказу, и нет лучшего места для коллективной казни всех зомби, кроме плахи Пункта № 8, возможно, уже несколько лет как нашпигованного взрывчаткой.

Можно подумать, будто мы разговариваем вчетвером, и графиня, чьи губы почти касаются моей груди, похоже, все лучше разбирается в предмете дискуссии. Обнаружив при пробуждении, что Борис и Анна сидят на моей кровати справа и слева, я не особенно испугался. Меня лишь удивляет, почему они так настойчивы в обработке и убеждении именно меня. Как будто от меня что-то зависит. Разумеется, зависит, подтверждают они, ведь не зря именно мне поручили выбрать место для конференции. Отрадного вида подруга в моих объятиях еще не делает из меня Хаями, дружелюбно заверяет Анна. Пулеголовому по-прежнему верят многие, но мало кто доверяет. Именно наши фотографии, шильонская серия Шперберов, которые мы представили собранию с согласия замковладельца в изгнании, дали козыри в руки АТОМологу № 1. Раз давешние производятся не только на Пункте № 8, то и самые закостенелые в недоверии зомби должны признать, что мы имеем дело с Разумом, который планирует и направляет события. Размножение Шпербера — веское доказательство. Нам демонстрируют, что ни место, ни дело не уберегут нас от ТРАНСФОРМАЦИИ, если СИЛЕ, если контрольному пункту наших АТОМов это заблагорассудится. Хаями был за ЭКСПЕРИМЕНТ ФЕНИКС, считая излишними любые промежуточные испытания. Никто, даже ни один ЦЕРНист, не стал ему всерьез возражать. Да и зачем, раз мы не можем объяснить физическую невероятность нашего состояния, а Хаями тоже поддерживает идею эксперимента. Двое крепких мужчин встали между им и Софи, которая все еще глядела волком, даже сквозь респираторную маску.