Читать книгу "42 - Томас Лер"

Мгновение. Я видел всполох ада, смертельный райский блеск; ворвавшись сквозь одиночные камеры зрачков, он должен был спалить мой закристаллизовавшийся мозг, взорвать его страхом и надеждой. Этот немыслимый, единственно реальный, мягкий трепет материи! Шаги. Предчувствие летнего ветерка. Музыка. Сердце мира, ожившее ради одного-единственного удара. Отныне каждый предмет подозрителен. С беспощадной ясностью мы вновь осознаем, что место нашей жизни невозможно.

Цюрих, 14 августа, год нулевой. Четыре дня передо мной одна и та же картина: летний пейзаж без рамы и под прямым освещением, сияющий до самого венка Альп. «Если что-нибудь случится, встречаемся в Цюрихе, на Бюрклиплац, — предложил Борис и добавил с усмешкой: — В 12:47». Ничего важнее случиться и не могло. Доказательства — неоспоримы, на экранах тысячи компьютеров и телевизоров. Я заходил в университетский вычислительный центр. Гитарный аккорд уличного музыканта. И опять музыка звучит лишь в моей памяти. Судорожно, в страхе, что копилка звуков вскоре иссякнет, умолкнет всякая мелодия и останется лишь клеть моего дыхания, темный, ритмично пульсирующий туннель моего «Я», уходящий вглубь, до самого рождения. Гвалт чаек над блестящим, бесконечно спокойным озерным устьем. Стук и плеск волн под мостом Квайбрюкке, где из озера вытекает Лиммат. Где вытекал Лиммат. Возгласы и смех с озера, над стайкой водных велосипедов. Трезвон трамвая за спиной — звук резкий, дребезжащий, отдаленно похожий на колокольчик. Мне даже не нужно голосов — хватит и того, что на краткий мимолетный миг разорвалась тишина позади меня.

Неужели это их рук дело, неужели им действительно удалось? Им, женевским умникам. Высоколобым. Невероятно, хотя Мендекер и объявил однажды, что это лишь вопрос времени. Время не задает вопросов.

12:47. Южная панорама. Человеческому глазу безразлично, движется ли что-то вдалеке или нет. Вблизи все иначе, здесь неподвижность отдается мучительной болью где-то под кожей. А возможно, что на несколько реальных, неподдельных секунд мозг еще может зарегистрировать остановку сердца, окончательную тишину в теперь уже незыблемом ландшафте тела. И тогда я увижу смерть, точно так же, как сейчас, стоя на Квайбрюкке лицом к Тальвилю[2], охватываю взглядом застывший блеск водной глади, гряду холмов в неизменном полуденном свете, молочно-голубоватые предгорья Альп и далекие трехтысячники, словно прозрачные, сложенные из разноцветной шелковой бумаги: серой, антрацитовой, янтарной. С Бюрклиплац не бывает иного вида, как не бывает иного освещения.