Читать книгу "История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох - Алексей Петрович Лебедев"

же Николай, в случае прихода в комнату, нимало не стесняясь, садился на постель библиотекаря. Греки, по словам описателя, в отношении к слугам проявляют демократическое равенство. Но при этом замечает, что в общем слуги держат себя с большим тактом и никогда не переходят известных границ при сношении с лицами высшими их по социальному положению. Нашему ученому удалось открыть у этих слуг особого рода патриотизм, о чем он полушутя и полусерьезно и рассказывает. Однажды вышеназванный Николай спросил профессора: не существует ли истории города Кизика? Гельцер отвечал, что ученый Марквардт написал историю Кизика на немецком языке. Тогда Николай сказал: «Увы, я не понимаю по-немецки. Но будьте добры, ваше высокоблагородие, напишите для меня историю Кизика, хоть и не сейчас; Кизик ведь моя родина», — добавил собеседник. Его высокоблагородие оказался готовым к услугам и в течение получаса по памяти набросал очерк истории родины Николая (замечательная память!). Слуга с великой радостью принял описание, ушел в соседнюю комнату, расположился там на диване и громким голосом, но благоговейно, начал читать написанное и прочел до конца. На другой день к профессору пришел другой слуга метохии, Харлампий, принес старинное издание географии Страбона и сказал: «Вот Страбон». «Я, — говорит о себе профессор, — сидел и молчал. Тогда Харлампий заметил: «Страбон описал также Синоп и знаменитых мужей синопских». — «А разве ты и сам из Синопа?» — «Да, да, из Синопа. Вы, господин, написали прекрасную историю Кизика для моего друга Николая; не будете ли так добры написать и для меня историю Синопа? Я попросил бы вас упомянуть при этом о Диогене Кинике, Дифиле-комике и Ватоне-историке — все они, ведь, были синопцы!»» Гельцер исполнил желание Харлампия, — на другой же день написал довольно обстоятельную историю Синопа, руководясь, главным образом, своей памятью (вот так память!). Счастье Харлампия не знало границ, когда у него в руках очутилась эта история. Счастливец просил профессора обозначить на произведении имя и фамилию последнего с перечислением всех его титулов и написать дату появления произведения. После этого слуга объявил, что он до самой смерти будет сохранять это сокровище и обещался каллиграфически переписать труд профессора; последнее и было исполнено в самом скором времени. Описав эти два оригинальных случая, Гельцер прибавляет: «Этот особого рода греческий патриотизм двух библиотечных служек, конечно, не чужд комизма, но вместе с тем он имеет и немало привлекательного. Если бы мы обратились с предложением описать его родину к какому-нибудь городскому лакею какого-либо немецкого государства, то получили бы в ответ: «Эх, дайте мне лучше монету в 10 марок»». Гельцер почти ежедневно получал приглашение на завтрак в метохии.

Ввиду всего вышеизложенного об отношениях профессора к обитателям этой последней он пишет: «Разлука с Фанаром и Метохией Св. Гроба, где я пользовался большим гостеприимством и любовью, для меня была чрезвычайно тяжела…»

Кроме Константинополя Гельцер довольно долгое время оставался на о. Халки. Этот остров принадлежит к числу так называемых Принцевых островов, находящихся на Мраморном море, недалеко от столицы. Они служат дачным местопребыванием богатых константинопольцев, в особенности греков, и принадлежат к очаровательнейшим ее окрестностям. «На о. Халки, — говорит Гельцер, — этом втором по величине из числа Принцевых островов, на котором бо́льшая часть земельной собственности принадлежит трем греческим монастырям, я чувствовал себя в течение двухнедельного пребывания неописуемо хорошо». Один из холмов острова занимает монастырь Св. Троицы. Старые кипарисы и пинии окружают монастырь, от которого открывается самый роскошный вид на все стороны: на море, на другие острова и вифинский берег. В этом-то монастыре, в котором помещается известная Халкинская школа, в одно и то же время и Семинария, и Академия, Гельцер прожил восемь дней — и каких дней! «Я имел счастье провести восемь дней среди монастырской обстановки, в этом райском уголке земли». Профессор усовершался здесь в новогреческом произношении слов, так как ректор Халкинского училища, архимандрит Христодул, говорил только по-гречески и по-русски, но последнего языка Гельцер не знает. В 1893 г. древний монастырь Св. Троицы был разрушен сильнейшим землетрясением почти до основания. Русский грек Стефанович за свой счет снова отстроил монастырь и училище. Новая постройка прекрасна, отвечает всем новейшим требованиям, снабжена просторными и высокими галереями и коридорами, изобилующими воздухом. Здесь Гельцеру отвели для жительства большую комнату, вроде залы с двойными рамами — был октябрь, и холод настолько усилился, что для профессора стали протапливать его помещение. «Я сначала не хотел останавливаться в этом монастыре, — рассказывает путешественник, — так побаивался я ангелоподобной жизни, т. е. постной монашеской пищи. У греков, не как у римских католиков, пост не состоит в приятной смене меню, нет, греки во время поста едят и очень мало, и очень плохо. Я объявил ректору, что я изнеженный западноевропеец и не могу выносить этой спартанской дисциплины; в самом деле, — замечает он, — греческие овощи большей частью поистине ужасны. Но приглашение было повторено, потому что я привез с собой большое рекомендательное письмо от его святейшества; и я увидел, что самой судьбой мне назначено принять участие в жизни носителей ангельского образа. Впрочем, ректор смиловался надо мной, он приказал для меня ежедневно готовить жареное мясо, и таким образом моя немощная плоть избежала жестокого искуса». Достойно смеха, в какой мере протестанты боятся поста! Большим благополучием для Гельцера было то, что среди профессоров Халкинской школы один оказался бывшим слушателем Иенского университета, получившим там и докторскую степень (конечно, не богословскую). Это архимандрит Евстратий, который сделал все, чтобы пребывание иенского профессора в греческой обители было легко и приятно. Они вместе гуляли по рощам и побережью острова, обмениваясь мыслями то на греческом, то на немецком языках.

На Халки Гельцер посетил проживающего здесь на покое Иерусалимского патриарха Никодима, который произвел на путешественника очень выгодное впечатление. На этом же острове путешественнику пришлось быть свидетелем народного праздника в честь св. Николая (не знаю, по какому случаю). В Греции св. Николай считается покровителем детей и всякого рода моряков. Праздник был многолюден. Почитание св. Николая распространено в Греции. «В прежнее время — теперь уже не то, — добавляет рассказчик, — благочестивые среди болгар говорили: «Когда Бог помрет, то мы выберем на Его место Богом св. Николая»» (насколько известно, такого же рода нелепицы можно слышать и от наших невежественных мужиков). В указанный праздник богослужение происходило в одной из приходских церквей. От множества собравшихся в храме была такая духота, какой нашему немцу никогда не приходилось испытывать. Его умиляли многочисленные молитвенные возглашения двух диаконов: помолимся «о острове Халки, о клире и народе сего острова» и т. д.