Читать книгу "История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох - Алексей Петрович Лебедев"

Длинного богослужения немец не мог выстоять до конца, почувствовав головокружение. Однако он заметил, что поведение мужчин низшего класса при этом случае было образцовым: они с благоговением и во всяком случае с большим вниманием следили за ходом священнодействия. Но нельзя того же сказать, по словам наблюдателя, о женщинах, — они суетились и заводили бесконечную болтовню. Это же явление замечалось за богослужением и в других местах Востока, причем женщины подобным же образом держали себя и во время проповеди.

Пользуясь представившимся случаем, Гельцер рассказывает о мыслях, навеянных на него поминовенным богослужением, при котором он присутствовал в Константинополе и которое совершалось по случаю кончины 100-летнего патриарха Александрийского Софрония. Служил Вселенский патриарх в патриархии. Весь двор и храм переполнились народом. Тем не менее присутствующие, заметив среди них иностранца, уступали ему дорогу и пропускали его вперед, чтобы он мог все видеть: «Греки даже из простого народа вежливы и предупредительны», — замечает по этому поводу Гельцер. Это богослужение, как и вообще наблюдения его над жизнью греческого Востока, возбуждает в Гельцере следующие мысли: для современного византийского историка знание страны, людей и обычаев имеет неоценимое значение. В Византии еще живы учреждения древнего царства и прежней Церкви, относительно которых в библиотечных хартиях и в словах древних писателей доходят до нас лишь неясное, смутное известие. Здесь во всем видны следы 1000-летней жизни. За поминовенным богослужением путешественник прослушал проповедь, произнесенную на чистом классическом языке. Но затем опять-таки почувствовал необыкновенную усталость и попросил каваса вывести его из храма.

В заключение передадим некоторые общие замечания немецкого профессора, касающиеся разных сторон изучаемой им жизни. Греческий народ чрезвычайно привержен к своей Церкви. Церковь, которая в течение столетий рабства разделяла с народом радость и горе, срослась с сердцем этого народа. Она справедливо считается носительницей национальной идеи. Иерархия обладает большим могуществом; но и она, разумеется, в лице некоторых ее представителей и в исключительных случаях, принуждена бывает дрожать перед разбойничьей шайкой, напоминающей сицилийскую мафию. Вот пример. Смирна, с ее наполовину греческим народонаселением, есть по преимуществу греческий город. Естественно, что среди этого народонаселения встречаются люди самых сомнительных профессий. Однажды какой-то парень такого сорта, на душе которого тяготело не одно смертоубийство, нашел себе внезапную смерть среди простой уличной драки. Товарищи убитого просили Смирнского митрополита отпеть покойника. Архиерей отказался. Тогда к нему явился атаман шайки и с угрозой сказал митрополиту: «Я прошу совершить погребение нашего умершего брата, и уверен, что, пречестнейший владыка, вы исполните нашу просьбу». Напуганный архиерей повиновался этим словам.

Гельцер не понимает и осуждает попытки протестантских миссионеров отторгать греков от их отечественной веры. «Я должен назвать, — говорит он, — совершенно нелепой англо-методистскую или, точнее, американскую идею обратить греков и армян в протестантское исповедание». Гельцер при этом обращает внимание на то, каких ничтожных результатов достигла даже могущественная Римская церковь в течение восьмивековой пропаганды ее учения в Греции. Такую же участь он предсказывает и протестантскому прозелитизму. У греков и армян, говорит он, Церковь есть по преимуществу дело национальное. Кто обращается в протестантство, тот разрывает связь со своим народом, а это для грека есть нечто почти нестерпимое. Да разве в сердце грека, замечает путешественник, возможно влить пренебрежение ко кресту, как суеверному явлению, как хотят того кальвинисты? Для грека крест есть знамя христианства, и он тем более тяготеет к этому символу, чем более турки ненавидят этот последний. А почитание Богородицы?.. Почитание это, окутанное поэтической дымкой, настолько срослось, заявляет Гельцер, с народным греческим духом, что грек охотнее примет ислам, чем обратится в такое вероисповедание, которое лишит его поклонения всесвятейшей Богоматери. «Я должен признаться, — пишет протестантский ученый, — что противодействие греческого духовенства навязчивой миссионерской деятельности не только понятно для меня, но я и вполне оправдываю такое противодействие». Сильно сказано и верно! Затем этот же писатель прибавляет: «Не следует, однако же, думать, что греческий народ лишен внутренней (глубокой) религиозной жизни. Вопли об окаменении и закостенелости Византийской церкви распространяют в большинстве случаев те, кто знает эту Церковь только кабинетным образом, лишь из книг. Я решительно объявляю, что вследствие моих личных наблюдений и сношений с греческим духовенством и народом я пришел в этом отношении к совершенно другим заключениям». Sehr gut!

Весьма интересны мысли и наблюдения Гельцера по вопросу о политической роли России в Турецкой империи. Он пишет: «Когда я прибыл в Константинополь, то, принимая во внимание события последних годов (конечно, здесь имеется в виду многошумное пилигримство Вильгельма II по Востоку. — А. Л.) и суждения немецких газет, я ожидал, что Германия в самом деле занимает очень блестящее и прямо доминирующее положение на Босфоре. Но, кажется (?), я обманулся». Германия только после затруднений и борьбы с турецким правительством достигает тех или других результатов. От турок ничего нельзя получить путем просьб и учтивости; на них можно действовать только настойчивостью и решительностью. Одна Россия, по его словам, умеет обращаться с турецким правительством как следует. Когда Гельцер выразил перед одним знатоком Востока удивление при виде могущественного влияния русских в Турции, то услышал такое объяснение: «Посмотрите на русских, они страшно смелы, а потому они и могущественны в Турции. Если турку вежливо говорят: любезный господин, исполните просьбу, с которой я почтительнейше обращаюсь к вам, — турок подумает: этот человек — ничтожество, иначе он не был бы так скромен, его можно и пинком угостить. А русский не станет так разговаривать с турком, он скажет: «Эй, малый, сделай вот то-то, да и скорей, или же я твою морду разобью до крови». Турок подумает: а ведь это, должно быть, очень знаменитый и очень сильный человек, иначе он не был бы настолько груб, — и ответит: конечно, милостивый государь, я сделаю все, что вам угодно. Видите, вот тайна русского господства», — сказал в заключение собеседник Гельцера. Затем наш путешественник приводит примеры очень энергичного образа действования русских в Порте. Во время избиения армян (в Константинополе) русский посланник отправил чиновника Максимова в султанский дворец и приказал ему заявить следующее: «Если побоище не прекратится, то через 24 часа явится русский монитор и станет бомбардировать дворец». Угроза подействовала, и убийства, которые находили себе поощрения в турецкой администрации, прекратились. Другой случай. Когда в столице Турции распространились известия о массовых убийствах (среди армян) в Ване (und Charput), то тогдашний посланник Нелидов отправился в Илдыз-киоск и бросил в лицо султана следующие слова: «Это вы дали приказание начать кровопролитие». Само собой, что падишах начал отрицать эту мысль, и затем между ними произошло препирательство. Посланник: «Я