Читать книгу "Законный брак - Элизабет Гилберт"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Липшуц и ее последовательницам не удалось искоренить человеческое стремление к сексуальной близости, как не удалось это и ранним христианам, и коммунистам, и фашистам. Многие женщины – даже очень умные и независимые – в конце концов все равно предпочли союз с мужчиной. А за что борются сегодняшние феминистские активистки-лесбиянки? За право заключать браки. За право заводить детей, создавать семью, за право сковать себя законными узами. Они хотят быть частью института брака, чтобы с его помощью творить историю – а не стоять за забором, швыряя камни в его старый серый фасад.
Даже Глория Стайнем, само олицетворение американского феминистского движения, в 2000 году решила выйти замуж. В день свадьбы ей было шестьдесят шесть лет, она по-прежнему находилась в здравом уме и совершенно четко осознавала, что делает. Однако некоторые ее последовательницы восприняли этот поступок как предательство, как низвержение святого. Но что важно, сама Стайнем рассматривала свой брак как свидетельство победы феминизма. Она объяснила, что если бы вышла замуж в 1950-е, «как и должна была», то стала бы всего лишь рабыней мужа или, в лучшем случае, его смышленой помощницей. Однако к 2000 году, и не в малой части благодаря ее безустанным стараниям, брак в Америке эволюционировал до такой степени, что женщина теперь могла одновременно быть не только женой, но и человеком, сохраняя все свои гражданские права и свободы в неприкосновенности. Но решение Стайнем все равно разочаровало многих ревностных феминисток, которые так и не оправились от столь вопиющего оскорбления – ведь их бесстрашная предводительница предпочла мужчину сестринским отношениям! Из всех душ, созданных Творцом, Глория Стайнем тоже выбрала лишь одну – и из-за этого решения все остальные почувствовали себя ненужными.
Но нельзя запретить людям хотеть того, чего им хочется, – а как выясняется, большинству людей нужны именно что интимные отношения с одним, особенным человеком. А поскольку интимные отношения невозможны при открытых дверях, люди начинают очень активно сопротивляться всем и всему, что мешает реализации их простого желания остаться наедине с возлюбленным. И хотя власть имущие на протяжении всей человеческой истории пытались заставить нас отказаться от этого желания, у них так и не получилось. Мы твердо держимся за свое право связать жизнь с другим человеком – законно, эмоционально, физически, материально. Мы не оставляем попыток, пусть даже безуспешных, воссоздать аристофановских двухголовых, четырехруких и четырехногих идеальных людей.
Это стремление проявляет себя повсюду и порой принимает самые удивительные формы. Мои знакомые – самые большие противники стереотипов и враги системы на свете, с ног до головы покрытые татуировками, – вдруг решают пожениться. Самые большие любители случайных сексуальных связей, каких я знаю, тоже женятся (нередко это кончается катастрофически, но они все же пытаются!). Женятся даже глубокие мизантропы, несмотря на обоюдное отвращение ко всему человечеству. Я вообще знаю очень мало людей, которые не попытались бы хотя бы раз в жизни вступить в длительные моногамные отношения в той или иной форме, – даже если эти отношения не скреплялись законно или официально, в церкви или зале регистрации. Большинство моих знакомых пробовали заключить длительные моногамные отношения даже несколько раз, несмотря на то что предыдущие попытки заканчивались разбитым сердцем.
Даже мы с Фелипе, два боязливых разведенных человека, гордящихся своей богемной независимостью, постепенно начали создавать собственный мирок, который подозрительно напоминал брак еще до вмешательства иммиграционной службы. Ведь еще до того, как мы услышали о существовании офицера Тома, мы жили вместе, строили планы и спали в одной кровати; у нас были общие деньги, мы принимали друг друга во внимание, когда планировали будущее, и отказались от отношений с другими людьми. Что это такое, если не брак? Мы даже устроили церемонию и принесли клятвы верности. (Даже две церемонии!) Мы выстраивали нашу жизнь сообразно этой системе отношений, потому что нам чего-то не хватало. Как не хватает многим. Нам не хватает близости, хотя она чревата эмоциональными травмами. Мы жаждем близости, даже если не понимаем, что это такое. Мы жаждем близости, даже когда любить так, как любим мы, незаконно. Даже когда нам внушают, что нужно жаждать чего-то еще – чего-то более благородного, более возвышенного. Но мы все равно хотим близости с другим человеком, и у каждого на это свои, глубоко личные причины. Никому еще не удавалось разрешить эту загадку, и никто пока так и не сумел запретить нам этого хотеть.
Фердинанд Маунт пишет: «Несмотря на все попытки власти предержащей умалить значение семьи, уменьшить ее роль и даже искоренить ее в принципе, мужчины и женщины упрямо продолжают не только размножаться и производить потомство, но и жить парами». (И я бы к этому добавила, что не только мужчины и женщины, но и мужчины и мужчины продолжают упрямо жить парами. И женщины и женщины. От этого власть имущие, разумеется, приходят в еще большее бешенство.) Столкнувшись с реальностью, репрессивные власти в конце концов всегда сдаются, смирившись с неизбежностью человеческой тяги к созданию пар. Но они не сдаются без боя, эти мерзкие авторитеты. Их поражение всегда проходит по одной и той же схеме, которая, как утверждает Маунт, в западной истории постоянно повторяется. Сначала до властей медленно доходит, что невозможно заставить людей предпочесть спутника жизни преданности высшему делу – и потому брак невозможно искоренить. Но, оставив попытки по полному уничтожению брака, они начинают пытаться его контролировать, придумывая различные сдерживающие законы и ограничения. Когда отцы Церкви наконец смирились с существованием брака в Средние века, они немедленно навалили на брачующихся целую кучу новых суровых условий: жениться теперь разрешалось только в присутствии священника; для женщин устанавливалось понятие ковертюры и т. д. Потом церковники и вовсе сошли с ума, пытаясь контролировать все аспекты брака, вплоть до частных сексуальных отношений между супругами.
К примеру, во Флоренции начала семнадцатого века монаху по имени брат Керубино (девственнику, разумеется) дали экстраординарное поручение: он должен был написать учебник для христианских мужей и жен, в котором прояснялось бы, какие виды половой активности приемлемы в христианском браке, а какие нет. «В половом акте, – писал брат Керубино, – не должны участвовать глаза, нос, уши, язык и любые другие части тела, не являющиеся необходимыми для продолжения рода». Женщина могла смотреть на мужское достоинство супруга, только если тот заболел, а не для развлечения, и ни за что не позволять, чтобы муж увидел жену голой: «Никогда не позволяй себе, женщина, представать неприкрытой перед супругом!» И хотя христианам не возбранялось время от времени мыться, намеренное мытье с целью достижения приятного запаха и увеличения собственной сексуальной привлекательности приравнивалось к дьявольским проискам. Также нельзя было трогать супруга или супругу языком. Нигде! «Дьявол знает, как проникнуть между мужем и женой! – сокрушался брат Керубино. – Он заставляет их целовать и трогать не только пристойные части, но и непристойные. Одна только мысль об этом нагоняет ужас, испуг, оцепенение…»
Разумеется, самый большой ужас, испуг и оцепенение у Церкви вызывало то, что происходящее в супружеской кровати остается тайной и потому неподвластно контролю. Увы, даже самые бдительные флорентийские монахи не могли уследить за тем, что делают два языка в запертой спальне в три часа ночи. Не могли они уследить и за тем, о чем эти языки болтают после занятий любовью, – а именно это пугало их больше всего. Ведь даже в тот мрачный век стоило дверям закрыться, как люди получали возможность делать собственный выбор, – и каждая пара сама определяла, как им вести интимную жизнь.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Законный брак - Элизабет Гилберт», после закрытия браузера.