Читать книгу "Дитя Ойкумены - Генри Лайон Олди"

Последние слова он произнес с характерными интонациями герцога Оливейры. «Подслушивал?» – хотела выкрикнуть Регина, чувствуя, как обида вновь подступает к горлу. И промолчала. Фома долго смотрел на нее, видимо, чего-то ожидая, а потом кивнул, словно дождался правильного ответа.

– Молодец, – сказал инспектор. – Далеко пойдешь.

КОНТРАПУНКТ

РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

Я так и не простила Фому.

Говорят, время лечит. Говорят, с годами боль притупляется, а обида проходит. Моя не прошла. Я не прощаю Фому. Я очень благодарна Фоме. Спросите, как это уживается одно с другим? Вот так и уживается.

Когда служба Т-безопасности, не удовлетворясь обычным внештатным сотрудничеством, предложила мне перейти в штат – уникальный оклад, перспектива особой карьеры, льготы – я отказалась. Боялась встретиться с Фомой, как с коллегой? Не знаю. Вряд ли. Мы ведь встретились спустя четырнадцать лет, при обстоятельствах, о которых мне не хочется вспоминать, и страха не было. Неужели я сочла для себя позором статус инспектора? Не хотела тестировать юных телепатов, прячась за маску? Нет, нет и снова нет. Фома поступил верно. То, что он сделал с двумя влюбленными девчонками, называлось просто – насилие.

Он изнасиловал меня, не прикасаясь и пальцем.

Теперь, когда мне страстно хочется забраться кому-нибудь в душу – в сознание! в память… – без спросу, я вспоминаю Фому Рюйсдала, белого рыцаря. Это отрезвляет лучше холодного душа. Я вспоминаю Фому, и череп бабуина, в котором плещется зеленоватое желе; я вспоминаю горящий поселок, тени в дыму, штурмовик на орбите, капитана, желающего, чтобы пустыня сделалась стеклянной… Я не идеальна. Я нарушала обещания, переходила границы, и принципы мои выбрасывали белый флаг. Случалось, я поступала не по закону и не по совести. Но речь о другом. Если я прощу инспектора Рюйсдала, я рискую однажды простить самой себе больше, чем следует.

И значит, Фома останется непрощенным.

Эпилог

Рыбки, подумала Анна-Мария.

Она неспеша прошлась по кабинету. Зачем-то коснулась столешницы из бархатистого на ощупь ауропласта – словно хотела удостовериться: не голограмма ли? На панели управления тлели желтые огоньки индикаторов: режим ожидания. Из аквариума на герцогиню пялился малахитовый вуаленосец. Прижавшись к стеклу, он старательно шевелил губами – словно пытался что-то сказать хозяйке кабинета.

Аквариум Анна-Мария все-таки оставила: успела привыкнуть. Только обитателей сменила: рыб-стилетов – на вуаленосцев; расфуфыренных павлинцов с глупыми мордами – на степенных менторов в лиловых «мантиях»; оранжево-белых паяцев – на перламутровых глиссиний; семихвостов и бахромчатых сомиков оставила.

Дикий виноград, оккупировавший окно, замер в ожидании. Казалось, весь кабинет, превратившись в эмпата, чутко ловит настроение хозяйки. Что-то не так? Госпожа не в духе? Нет, всё в порядке. Просто зашла попрощаться.

Дурацкая сентиментальность? Признак надвигающейся старости? Ну и пусть. Как-никак, пятнадцать лет жизни. Сто восемьдесят месяцев размеренной предсказуемости. Пять с половиной тысяч дней – лекции, семинары, зачеты. Часы и минуты без счета – статьи, методички, работа над очередной монографией. Заседания кафедры, симпозиумы, конференции… Признание коллег. Титул герцогини. И вот – новая ступенька в карьере. Ты ведь этого хотела, правда? Рано или поздно скорлупа делается тесной, трескается, и наступает время перемен. Прежние ограничения перестают действовать; бутон лопается, раскрываясь новыми степенями свободы. А вместе с ними возникают новые ограничения – залог завтрашнего счастья! – которые нужно принять, осознать, а затем преодолеть. Должность проректора по науке, место в ученом совете; новый просторный кабинет в Ректорском корпусе, ослепительные перспективы…

Неужели ты не рада?

Рада, кивнула Анна-Мария. Просто я не люблю перемен. Понимаю, что они неизбежны, сама их приближаю в меру сил, а когда они наконец наступают… Мне становится неуютно. Зябко, словно я в одном летнем платье выбежала на осенний ветер. Скоропалительная свадьба с Тео была единственным приятным исключением. Впервые в жизни плюнуть на сложившийся уклад, окунуться в пьянящий водоворот влюбленности, дать себя увлечь, как девчонку – и ни о чем не жалеть!

Это ли не счастье? – спросил кабинет.

Счастье, согласилась Анна-Мария. Самое настоящее. Которого хватило надолго. И нечего намекать, что залогом этого счастья послужили не ограничения, а их временный крах. Нашел с кем спорить! Ты – кабинет, а я – герцогиня ценольбологии. Могу даже привести уйму научных доказательств – для меня, знаешь ли, это проще простого. Но зачем? Я просто знаю: тогда я была счастлива. Это главное.

А сейчас?

Любимая работа? Она у нее есть. Анна-Мария многого добилась, и непременно добьется еще большего. «Быть вам курфюрстиной, милочка…» Горящие глаза студентов. Две фундаментальные монографии; статьи и методички не в счет. Теория распределенной сети межличностных отношений – ее детище, выношенный, вынянченный ребенок, которым она по праву гордится.

Любимый муж? Да! Они с Тео по-прежнему любят друг друга. Конечно, с годами их чувство стало гораздо спокойнее. Анна-Мария невольно улыбнулась, вспомнив безумные ночи, когда капитан прилетал в кратковременный отпуск с другого конца Галактики. Нет-нет, у них и сейчас всё хорошо, но молодое буйство осталось в прошлом. Возраст, все-таки. Ей уже шестьдесят… Или – всего шестьдесят, если посмотреть с другой стороны. Половина жизни впереди. Она всё еще хороша собой, и муж не устает подтверждать это словом и делом.

Чего еще желать зрелой женщине? Детей? У них замечательная дочь!

…и ты рада, что дочь двенадцать лет прожила в интернате. А став студенткой, будет жить в общежитии, или снимать квартиру. Ты рада, что вы видитесь не слишком часто, и этот расклад сохранится в дальнейшем. Регина – «папина дочка». Тео души в ней не чает. А ты… Ты все-таки плохая мать. Ведь Регина ни разу не дала повода…

«Я старалась, – Анна-Мария развела руками, глядя на упрямого вуаленосца. Ничего глупее не придумаешь, как объясняться перед рыбой. – Я честно старалась пересилить себя. Временами у меня даже получалось… Ненадолго. Я уверена: Ри никогда не пыталась прочесть мои мысли. Никогда не внушала мне ничего. Она – хорошая девочка. Социально адаптированная. Она не виновата, что родилась такой. Во всем виновен один человек – я…»

Фобии, случается, поддаются излечению. Отчаявшись справиться сама, Анна-Мария тайком от мужа нашла хорошего психотерапевта. Не ментала – обычного. Увы, врач оказался бессилен. Двенадцать сеансов – впустую. Ни малейших сдвигов.

«Я понимаю, что вы, скорее всего, откажетесь. Единственный выход, какой я вижу – операция психики. Маркиз Трессау – отличный пси-хирург. Гарантии сохранения врачебной тайны, сами понимаете…»