Читать книгу "Чужой. Море печали - Джеймс А. Мур"

Тогда она начала вглядываться в темноту.

Ее окружала черная дрянь, из которой были сделаны туннели. Она ощущала, как вещество прикасается к ее шее, лицу. Она смогла пошевелить пальцами левой руки, и они прикоснулись к чему-то теплому, с правой рукой ничего не вышло, и попытка пошевелить пальцами закончилась приступом пронзительной боли.

Этот дьявол сильно ее укусил. Она вспомнила, как быстро все это произошло, и внезапная вспышка боли пронзила руку от запястья до кончика среднего пальца. Перкинс была уверена, что все ее пальцы, черт бы их побрал, на своем месте, но, твою-то мать, болели очень сильно.

Нечто теплое со стороны левой руки слегка шевельнулось, и она попробовала повернуть в ту сторону голову.

Раздался голос Петровича. Голос был неприятный и какой-то бессильный:

– Думал, очнешься ли ты.

– Пити? Что, мать твою, происходит?

Он засмеялся. Сначала это походило на сипение, а потом перешло в приступ кашля.

– Ты этого, наверное, не видишь, но тут повсюду эти паукообразные твари. У тебя на лице один сидел, недавно совсем. И у меня тоже. А у Чо и сейчас сидит.

– Что?

Говорить было больно. Перкинс облизала саднящие губы и почувствовала какой-то странный вкус, но не кровь. Она была не уверена, хочется ли ей знать, что это, но вкус был горький, почти металлический.

– Нам конец, – сказал Петрович. – Мы уже покойники, Перкинс. Надо просто немного подождать, когда все это кончится.

– О чем ты говоришь? – она закашлялась. Почувствовала, как слезы обожгли глаза, попробовала сдержать их.

– Та штатская, ну, ты ее помнишь, Коллин ее, кажется, звали. Одна из этих тварей тоже на нее напала. Она ей что-то внутрь вложила. Я это почувствовал. Я эту чертову тварь у себя во рту чувствовал, и в горле, – его голос захрипел и он издал длинный, судорожный вздох. – Кажется, я чувствую, как оно движется внутри меня. Мы все сдохнем. Это плохо кончится.

– Черт побери, Пити.

– Я знаю, – она снова почувствовала тепло на своих пальцах. – Можешь дотронуться?

– До чего? – она нащупала ткань. Материя была мокрой и излучала тепло. Почти то же самое она ощущала, когда притрагивалась к ребенку, у которого была температура. Ее племянник Джо часто болел. Слабый был мальчишка, просто ужас. А потом Перкинс почувствовала, как к кончику пальца прикоснулось что-то металлическое. – Подожди. Кажется, что-то есть, – она зашевелила пальцами, вытянула их до предела и сжала между пальцами металлическую полоску. – Вроде ухватила.

– Хорошо. Это хорошо, – Петрович закашлялся. – Знаешь, я все время думал – хорошо эти твари соображают или нет? Ну, в смысле, охотники они хорошие. Действуют слаженно. Я, когда в морпехах служил, не видел, чтобы подразделение так четко работало. Филипса помнишь? Чувак даже слова такого не мог выговорить – «координация».

– Да. Я его помню.

Никогда ей этот Филипс особенно не нравился. Зануда с плохими манерами, вот кто он был. И изо рта у него ужасно воняло.

– Мне кажется, разум у них как у животных, не человеческий. Знаешь, почему?

Ей не хотелось играть в отгадки, но, на самом деле, делать было больше нечего.

– Ну скажи.

Прежде чем он успел ответить, в их разговор ворвался еще один голос, мужской. Она его сразу не узнала – наверное, это был кто-то из наемников.

– Меня слышит кто-нибудь? – говоривший зашелся противным, мокрым кашлем. – Со мной что-то не так. Совсем не так. Я ничего не вижу, и в груди жжет.

Он замолчал на какое-то время, и Перкинс услышала, как он тяжело дышит вдалеке. Потом парень снова заговорил – начал молиться. Забормотал, сбиваясь, первые строчки – ей показалось, что это «Отче наш», – потом закричал. Это было нехорошо. Его голос поднялся, на октавы и децибелы, а потом стих и перешел в хныканье.

Петрович снова заговорил:

– Он, наверное, долго не протянет. Кажется, это из него выходит. Думаю, они не очень умные, потому что не сняли с меня ремень. Я тут все время пытался до него рукой дотянуться. Оказалось, нужно было просто дождаться тебя.

Она чуть не засмеялась:

– Пити, пусть хоть конец, мать его, света, настанет, но штаны я с тебя снимать не буду.

Он тоже засмеялся в ответ. Смех был слабым, но от души, и прекратился только потому, что крикун, который лежал невдалеке, снова начал вопить, изливая свою боль в окружавшую его темноту.

Откуда-то рядом послышался другой звук – зашевелилась одна из этих тварей. Они издавали тихое пощелкивание, когда части их тел терлись друг о друга. Вроде как стекло или пластик.

А когда Петрович снова смог заговорить, в его голосе появились насмешливые интонации:

– Я тебя очень люблю, Перкинс. Но, если честно, всегда думал о тебе как о старшей сестре, – он замолчал на мгновение. – Может быть, в других обстоятельствах все бы по-другому сложилось. Да ладно. Я что говорю – ремень они с меня не сняли. И гранату, до которой я пытался дотянуться. Это к ней ты пальцами прикоснулась.

Вопли крикуна, лежавшего рядом, перешли в рыдания.

– Вот как, – это все, что она смогла сказать.

– Думаю, если я подвину бедро, а ты в это же время дернешь, то мы сможем вытащить чеку. А потом мне нужно будет чуть-чуть повернуться и освободить боек.

– Ты серьезно?

Петрович не ответил. За него ответил вопль крикуна.

Потом он прекратил орать, и они немного помолчали.

– О’кей, Пити.

– Хорошо. Так все быстрее кончится для нас всех.

– Заряд достаточно мощный?

– Перкинс, золото мое. Можешь назвать хоть кого-нибудь, кто не обвинил бы меня в чрезмерном применении силы?

Крикун снова заорал, потом крик прервался странным булькающим звуком, а потом как будто что-то разорвалось, и это была не только ткань.

– Давай сделаем это, – сказала она. – Пити?

– Да?

– Скажи еще раз, что ты меня любишь.

Она потянула за чеку, сильно. Ее пальцы напряглись, проволочная петелька попыталась выскочить из них, но она вовремя ее перехватила, а потом потекли пять самых длинных секунд в ее жизни, и она, наконец, вытащила ее из предохранителя.

– Я люблю тебя, Перкинс.

Его горячее тело сильно прижалось к кончикам ее пальцев, и она уронила чеку.

49

Разногласия

Где-то вдали раздался грохот, как будто от взрыва, но он был приглушен громадой каменных стен.

Потом наступила тишина.

Декер осмотрелся вокруг, увидел мертвых жуков, мертвую матку всех этих чудовищ, мертвых наемников – и удивился, почему он еще до сих пор живой.