Читать книгу "Легко ли быть человеком. Сказки для взрослых - Людмила Кузнецова-Логинова"

– Что ж, – подумав, сказал охотник, – даю и в этом тебе свое крепкое нерушимое слово.

– То-то и оно, что нерушимое, – в голосе красавицы зазвучала строгость, – если хоть раз обманешь и слово свое крепкое нарушишь, уйду и не оглянусь. Поминай как звали. Это тебе мой последний сказ.

Охотник задумчиво смотрел на девушку. Последнее условие переворачивало всю его прежнюю привольную и привычную жизнь.

Отказаться от этой жизни – шагнуть в неизвестность, в другой мир, которого он не знал и в котором ничего не умел. Но уж очень хороша была незнакомка, другой такой в целом мире не сыскать, в этом охотник был уверен. Говорят, любви с первого взгляда не бывает. Еще как бывает, вот вам и пример.

Стали они жить вместе, сначала понемногу проживали накопленное мужем да продавали поделки жены, которые действительно были так хороши, что их сразу же охотно раскупали; а потом охотник себе дело нашел – стал сопровождать геологов и туристов: места-то эти он знал как свои пять пальцев, вот и дело себе по своим знаниям подобрал – провожатым у всех, кто по его краю колесил. Зарабатывал хорошо, жили они безбедно и между собой – душа в душу. А когда Господь детишек послал, еще радостнее житье пошло, так что и не заметили, как двадцать лет отмахали и всех четверых богоданных ребятишек на ноги поставили. Дом вроде и опустел вначале, но когда внуки налетели, снова смех да веселье аж через край на улицу выплескивались.

Что касается зарока – ни разу бывший охотник его не нарушил. Жена у него вышла толковая и работящая, добрая и веселая, но (там где надо) слабину не давала, строго детей растила, потому все в люди достойные вышли и дело каждый себе сам по плечу нашел. Никто пустоцветом по свету не мыкался, прочно на ногах стояли и семейное житье свое уверенной рукой вели, так что и внуки лодыря не гоняли (с малолетства в работе росли). По всему было видно, что и из них толк получится.

К деду с бабкой приезжать – праздник для всех был. Бабка из себя все еще красавица, приветливая и гостеприимная, дед толковый и рассудительный. И если оба немного внуков и баловали (как без того), то все в меру, все без излишеств. Так что у них и поучиться любому было бы не худо, хоть институтов по педагогике и психологии не заканчивали. Все шло своим чередом и так, как положено тому быть.

Конечно, и в их семье была своя особинка – жена, как и говорила в молодости, иногда исчезала. Пройдет пару-тройку месяцев, иногда и полгода, глядь – она пропала на несколько дней. У мужа уже и примета тому образовалась: как глаза жены потухнут, тоска какая-то в них проглянет, а сама задумчивая и неулыбчивая сделается, из рук все у нее валится и вроде апатия ко всему окружающему, а молчаливость рот сковывает – все, жди всенепременно отлучки. А сколько эта отлучка продлится, предугадать невозможно. Иногда день-два, а иногда и неделю будет. И вернется женщина в семью веселая, смешливая, быстрая и ловкая во всем.

В доме словно солнышко проглянет – так она вся изнутри и светится. Куда она исчезала и что там делала, никто не допытывался. Муж слово крепко держал, а для детей и внуков это нормой было: другого-то они не видели, а потому к таким отлучкам сызмальства привыкли. Отец не спрашивает, ведет себя так, как будто все так и быть должно, ну а им-то что? Их дело сторона. Дети родителям не судьи. Так и жили не тужили не один десяток лет.

Но вот начал мужик тоже о чем-то задумываться, не то чтобы его что-то не устраивало, нет, все вроде в порядке было, а тоска какая-то в сердце змеей заползла, и почему это приключилось, сам не знает. А тут еще жена опять на несколько дней пропала – в свою отлучку подалась. Совсем наш герой закручинился. Сосед его и так и эдак хотел разговорить – ничегошеньки-то не получается. (А соседи тоже уже к жизни бывшего охотника привыкли. И если поначалу их такой уклад удивлял, то с годами и они стали воспринимать все как должное, тем более что семья жила счастливо, зажиточно, а потому все в их краях с уважением к ней относились и даже держали за образец).

И тут соседу мысль в голову пришла на охоту пойти; вот он и давай уламывать мужа, пока жены нет, – развеяться малость. И так живописно да мастерски все расписывал, что бывшее охотничье сердце дрогнуло.

«Ну что в том плохого, если за столько времени я однажды слово нарушу? Могу же я хоть раз за всю жизнь провиниться? А может, жена и не узнает ни о чем, дома-то ее нет, и когда еще объявится? Я за один день быстренько туда и обратно смотаюсь. Да вдруг и не подстрелю никого, просто душу порадую. Охотничье счастье сильно переменчиво – было и сплыло. Так что и виниться еще, может, ни в чем не придется, если вхолостую сбегаю».

В общем, загорелся человек. Быстренько собрался, несмотря на давность лет, снаряжение свое он в порядке содержал – не раз за эти годы доставал, чистил, разбирал и снова собирал и прятал в укромное место, и вместе с соседом, который за это время поднаторел в охотничьем деле, двинулся в заветные для охотничьего сердца края.

Добрались они быстро. Душа бывалого охотника пела от радости, и хотя где-то в глубине голос совести тревожил и бередил ее, но мысль о возможной безнаказанности и о том, что он нарушает клятву в первый и последний раз, успокаивала. А потому он собирался насладиться каждым мгновением этого, можно сказать, украденного дня.

Им повезло: набрели на место, где паслось целое стадо трепетных ланей. Не чуя беды, животные с удовольствием щипали свежую зелень и грациозно переступали своими изящными ножками. На секунду охотник опустил ружье и залюбовался очаровательной картиной, так давно им не виденной.

Особенное восхищение вызывало одно животное, приблизившееся к нему на расстояние выстрела. Охотник и сам не мог понять, чем его привлекла ничего не подозревавшая красавица. Выискивая наиболее лакомое, она подошла настолько близко, что охотник мог разглядеть даже густые ресницы, опушавшие глаза лани. Все в ней было таким же, как у сородичей, так отчего же сердце его дрогнуло и тяжесть стопудовой гирей навалилась надушу? Рядом с ним спокойно паслась его добыча, и ему оставалось всего лишь вскинуть ружье. Такой меткий стрелок, как он, вполне мог не целясь попасть и в более отдаленную мишень, здесь же была просто стопроцентная удача, так отчего он медлил?

Конечно, ему было легче стрелять, когда на него устремлялись горящие злобным огнем глаза разъяренного зверя. И сколько повидал он таких глаз на своем охотничьем веку! Желтые от звериной злобы, жестокие, эти глаза говорили о том, что человеку не будет пощады в поединке, если зверь возьмет верх. Кто-то из двоих должен пасть, и лучше, если это будет животное. Речь в подобном случае идет о человеческой жизни, и только метко выпущенная пуля может остановить звериную ярость и ненависть и уберечь от верной гибели.

Такое понимание ситуации хоть в какой-то мере оправдывало убийство живого существа и позволяло охотнику не отягощать свою совесть. Здесь же перед ним была полная беззащитность, трогательная в своей наивной доверчивости. Лань как будто совсем не чувствовала опасности, ее природный инстинкт дал сбой, и животное само шло навстречу своей гибели. В охотничьем ремесле не всякому выпадает подобная удача. Так отчего же налились свинцом руки и нет сил поднять ружье? Отчего ноги стали ватными и подкашиваются, того и гляди человек рухнет наземь?