Читать книгу "Легко ли быть человеком. Сказки для взрослых - Людмила Кузнецова-Логинова"

Я пулей вылетел из кабинета и бросился вслед за группой ученых. Нашел их уже на выходе, у проходной. Наталья Николаевна сухо выслушала мои сбивчивые извинения, холодно кивнула, и все они ушли. Но я ходил каждый день в их гостиницу, как на работу, с раннего утра и каялся так, что даже камень бы дрогнул. В общем, меня простили, инцидент был, как говорится, исчерпан, дело не пострадало, все наладилось, пострадавшим остался только я. Потому что, хотя внешне она держалась со мной ровно и доброжелательно, холодок в общении присутствовал, и знаешь, еще чувствовалась какая-то отстраненность. Между нами с тех пор всегда была дистанция, которую она выдерживала.

Самое парадоксальное было в том, что при близком общении Наталья Николаевна демонстрировала такие качества, которые возможны только в идеале. Очень порядочная, ответственная, обходительная, внимательная к людям до малейших мелочей, прекрасно образованная, выдержанная, да что там говорить! Я не знаю ни одного из лучших качеств, украшающих человека, которым бы она ни обладала. И при всем этом женственна, очаровательна и обаятельна настолько, что мужики вокруг сами в штабеля складывались. Но она, как-то тонко действуя, всегда делала из самого горячего поклонника друга, и друг этот уже был точно на всю жизнь ей верен и предан.

Вот и я так же прошел с ней рядом все эти годы. Рядом, но не вместе. Мы никогда не вспоминали тот идиотский случай, но я, уже узнав ее ближе, понимал, что того страшного оскорбления она мне никогда не простит. При ее тонкости она тогда вмиг поняла подтекст моей обличительной тирады. Вот что она не могла простить, а не то, что я ошибся, приняв ее за аспирантку. Честолюбия в ней нет никакого, как нет и карьеризма и той холодной научной бесчувственности, что порой присутствует в научном мире.

– Да ты какой-то несуществующий идеал рисуешь, видно, и впрямь голову потерял. Если в ней есть половина того, что ты тут наговорил, это уже не земная женщина, а марсианка, Аэлита какая-то, – перебил я друга, не выдержав.

– То-то и оно, что я правду говорю. Таких женщин действительно нет, она одна. И она меня не любила и никогда не полюбит. Теперь понимаешь, почему я не женился? Не встретил ей равной.

Грусть, прозвучавшая в его голосе, была так для него не характерна, что и меня проняло. Какое-то чувство, очень похожее на жалость, шевельнулось в груди. И мы оба вздохнули. Я – от сожаления, что не сложилась его судьба, и вот хороший человек, если и не пропадает, то определенно очень несчастен в личной жизни.

– А она сейчас замужем? – рискнул я задать вопрос, поскольку любопытство распирало меня и я не мог вот так сразу закрыть тему. К тому же хотелось определенности, хорошего конца. Почему только в кино хеппи-энд, а в жизни очень часто как раз наоборот?

Леонид так долго молчал, что я уже не надеялся дождаться ответа и даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал:

– Представь себе, нет. Я не обсуждал с ней этот вопрос, как ты понимаешь, отношения у нас не те, на доверительность рассчитывать не приходится. Но стороной до меня дошла ее фраза: «Я замужем за наукой», и это все объясняет. Чтобы стать в науке тем, кем стала профессор Коваль и в такие молодые годы, работать надо зверски, на износ, не размениваясь и не отвлекаясь ни на какие другие стороны жизни. Наука ревнива и не терпит соперничества даже там, где должна вступать в свои права природа. И женщины, отдавшие ей пальму первенства, всегда неудачливы в личной жизни и одиноки.

Мой друг замолчал, не нарушал тишину и я, так и не дождавшись хорошего конца.

– Э, да уже почти утро, – снова услышал я голос Лени, – давай-ка, брат, спать, всего и осталось часа три-четыре.

– Спокойной ночи, – удрученно ответил я.

– Спокойной ночи, – нарочито бодро прозвучало из спальни.

Когда я утром проснулся, Лени не было, он, конечно, уже убежал на свой завод. Я оделся, позавтракал в одиночестве и через какое-то время уехал из города. Командировка закончилась. С Леней мы еще пару раз встречались, но уже не обсуждали его личную жизнь и не возвращались к той давней истории. Один только раз, вскользь, он в разговоре упомянул, что профессор Коваль живет в Москве и наездами бывает на заводе, который давно патронирует.

Москва встретила меня привычной суетой, безразличной и безликой толпой народа, завертела в водовороте дел и забот. Но и в привычном ритме моей московской жизни какой-то червячок шевелился в душе, не давая покоя. И вот однажды я все-таки понял то, что должен сделать, и на другой же день с самого утра входил в вестибюль МГУ, где заведовала кафедрой профессор Коваль.

Она была уже на месте. Увидев ее, я понял своего далекого друга – никогда не встречал более красивой и обаятельной женщины. И хотя по моим подсчетам ей было около сорока пяти лет, выглядела она действительно лет на пятнадцать моложе, так что ошибиться было вполне возможно, вернее сказать, нельзя было не ошибиться, так что Леня и здесь был прав.

Очарование и обаяние ее не поддавалось никакому описанию, и кто же виноват, что мой друг и даже я подпали под него? Сам не знаю, как все произошло, и назвать это можно только чудом, но пришел я сватать Леню, но через два месяца знакомства посватался сам. К моему великому изумлению, мое предложение было принято, и хотя мне очень стыдно перед другом, но я с тех пор бесконечно счастлив.