Читать книгу "Кошка души моей - Полина Поплавская"

– Ведь я предупреждала вас, милая девочка, предупреждала уже во второй раз. Но вы снова возомнили себя свободной хозяйкой своей души и тела. А самонадеянность – опасная черта. Что ж, сегодня я скажу вам больше. Я уже давно видела, что мальчик тяготится своей невинностью. Если бы мне было лет на десять поменьше, я, не задумываясь, сама открыла бы ему мир подлинно свободного тела, но, увы. И когда я увидела на кладбище вас, то подумала: почему бы и нет? Вы прекрасно подходили для этой роли: разведенная сорокалетняя женщина, не очень-то избалованная телесными радостями, но уверовавшая в свою телесную власть. Милош довольно-таки восторженно рассказывал мне о вашей встрече в поезде, и кинуть еще несколько поленьев в это готовое разгореться пламя было делом нетрудным.

Пат упрямо смотрела в какую-то точку, не видя ее и не шевелясь ни единым мускулом, ибо знала – стоит ей хотя бы одним движением отпустить собранную в кулак волю, она закричит, ударит это чудовищное существо или просто потеряет сознание.

– И Милош, как я вижу, не ударил лицом в грязь. Но не волнуйтесь: больше подобная близость вам не грозит, Милош никогда не допустит физических отношений с женой своего отца, пусть и бывшей, но все-таки – с женщиной, открывавшей тому свое лоно. Если бы мальчик не узнал вашу фамилию случайно, как я понимаю, я все равно сумела бы поставить его в известность. Для него плотского урока на первый раз достаточно. Я даже хочу выразить вам свою признательность: судя по всему, вы оказались учителем не из худших. Впрочем, мой сын не страдал дурным вкусом. – Руфь легонько постукивала пальцами, сплошь, как чешуей, унизанными старинными кольцами без камней, и по комнате беспрерывно плыл тонкий звенящий звук – или это предобморочно звенело в голове у Пат? – Но вы, насколько я могу предполагать, явились сюда, разумеется, не выслушивать мои откровения и даже, вероятно, не для того, чтобы попытаться вернуть Милоша. Вас ведь интересует то, почему я, ученый с мировым именем, вдруг приняла такое живейшее участие в судьбе нищего сербского мальчика и его полупомешанной матери. Я откроюсь вам и в этом. Милош, как вы уже догадались, сын Стива, а Стив был единственным мужчиной, которого я любила душой. Увы, он же единственную меня любил телом, ибо именно я еще давным-давно, когда вы ходили в школу, открыла ему эту бездонную пропасть, называемую сладострастием. И потому он неизбежно возвращался ко мне после всех своих женщин. В том числе и после вас, моя милая, а именно – тогда, когда вы, родив этого никому не нужного младенца, наслаждались избавлением от бремени. После он привозил показывать и девочку – ничего не могу сказать, ребенок прелестный и весьма похож на Мэтью в детстве – привозил, конечно же, надеясь и на многое другое. Но… – тут пальцы Руфи перестали звенеть и серебряной рыбкой мертво легли на стол, – у плоти свои законы. А вам напоследок я все же дам совет: не тягайтесь больше с мужчинами телом, вы сделаны не из того теста. И забудьте Милоша.

– Только сделайте так, чтобы он был счастлив, – бескровными губами прошептала Пат, вложив в эти слова всю свою созревшую, ставшую мудрой и щедрой благодаря любви, душу.

Но Руфь уже открывала перед ней тяжелые двери кабинета.

* * *

Шатаясь, как пьяная, Пат шла по женевским улицам, не видя больше их знаменитых красот. Вся ее жизнь казалась изгаженной и оплеванной, и только страстное чувство к Милошу, как чистый слабый весенний цветок, все же теплилось, не сдаваясь перед грязью жизни. И пока оно существует, она будет жить и делать свое дело, будет помогать тысячам и тысячам женщин – и не только песнями, в которых так или иначе всегда торжествует жизнь. Нет, она будет создавать места, где смогут найти облегчение все страждущие, обманутые, непонятые, обиженные, ищущие поддержки в трудный час. Это так просто – объединиться; объединиться не для какой-то мифической борьбы за или против, а только для того, чтобы помогать друг другу и быть добрыми…

Пат подняла голову к солнцу, чтобы не пролились стоявшие в глазах слезы. Перед ней на старой башне Молар заботливо склонялась над изгнанником женщина. Помощь и поддержка – вот отныне и ее предназначение.

Самолет в Нью-Йорк вылетал через полтора часа.

Пат уже прошла контроль и досмотр и стояла, безучастно прислонясь к мраморной колонне, как вдруг какой-то шум за стойками на секунду привлек ее внимание. Она повернула голову и – до крови прикусила губы, чтобы не закричать. По залитому мертвым люминесцентным светом холлу, среди сумок и чемоданов, как слепой, бродил Милош, с уже умиравшей надеждой заглядывающий во все лица подряд. Механически поправляя черные кудри, которые падали ему на лицо, он казался каким-то выходцем из царства теней, настолько бледной была его кожа и нечеловечески-измученными – глаза. И Пат поняла, что наступил ее черед оказаться сильнее. Она отошла за колонну и прижалась к ней, всей спиной ощущая, как охватывает ее тело ледяной холод мрамора: холодели ноги, плечи, затылок, морозный обруч сжимал голову, острыми льдинками покалывало кончики пальцев. «Надо продержаться, не упасть, надо, чтобы он ушел, так и не увидев меня» – раскручивалась в голове снежная метель, залепляя глаза, не давая дышать…

Пат очнулась только в самолете, так и не узнав, увидел ли Милош, как бросились к потерявшей сознание в секции Женева – Нью-Йорк женщине, или он в бесплодной своей надежде ушел еще раньше в другие залы.

Поблагодарив стюарда и еще кого-то, сидевшего рядом, она первый раз за все эти годы приняла снотворное и откинулась в кресле, скрестив на коленях руки, которые еще день назад безумно целовал Милош.

Дома Пат заставила себя сразу же погрузиться в работу, которой за время ее затянувшегося европейского путешествия накопилось немало. Она приезжала на студию одной из первых и уходила едва ли не последней, по-прежнему приветливо улыбаясь и приходя в кафе выпить кофе, но все вокруг, от молоденьких гримерш до маститых режиссеров, понимали, что в ней что-то необратимо изменилось, и осторожно шептались насчет седой пряди, которую она гордо носила теперь в своих великолепно ухоженных волосах. Пат предложила Эммилу занять часть второго этажа дома на Боу-Хилл, и теперь то немногое свободное время, которое оставалось у них, они тратили на организацию большого кризисного центра Восточного Побережья, куда Пат вкладывала немало и собственных денег.

– А ты стала мягче, – как-то заметила ей Эммилу и по-своему истолковала эту новизну: – Вот видишь, сколько надо было жесткости, чтобы жить с мужчиной!

Пат не стала ее разубеждать, а только незаметно приложила руку к плечу, где, наверное, уже навсегда остался маленький шрам от белоснежных зубов ее юного любовника.

Постепенно жизнь входила в свою колею, и только одна-единственная мысль мучила Пат и днем и ночью: ей предстояло рассказать Стиву о сыне. Снова ворошить прошлое было страшно, впрочем, она еще не видела Стива – похоже, он не появлялся на студии. Но однажды, октябрьским унылым утром столь памятного ей дня, Пат все же решилась и набрала его рабочий номер, так и не рискнув подняться на два этажа выше. Но Стива действительно не было, больше того, его секретарша вышколенным голосом объявила, что мистер Шерфорд будет не раньше декабря и никаких координат для связи с ним она давать не уполномочена. «Даже вам, мисс Фоулбарт, – добавила она уже более по-человечески. – Это не распоряжение, а просьба».