Читать книгу "Герцог-упрямец - Мэдлин Хантер"

– Но я могу слушать тебя и одновременно править, так что смело отвечай на мой вопрос. Если, конечно, он не вгоняет тебя в краску.

– В краску? Вовсе нет. Может, я бы смутился с другой женщиной, но только не с тобой.

– Ну-ну, так что же ты имел в виду?

– Ты слишком сильно тянешь влево.

Девина исправилась и многозначительно посмотрела на мужа.

– Ну, я тебя слушаю…

Эрик вздохнул и пробормотал:

– В этих делах некоторые вещи типичны, их делают все.

– Как, например, мы?

– Честно говоря, не все из того, что делаем мы, – типично.

– Значит, ты втянул меня в весьма экзотические любовные игры… Думаю, я знаю, что из этого было нетипично. Продолжай.

– Кроме того, существуют и совсем уж необычные вещи. На протяжении тысячелетий человечество накопило довольно длинный список всевозможных эротических удовольствий. – Это прозвучало как какой-то научный доклад, и Девина невольно улыбнулась. – Подумай об этом как о кругах, расходящихся из середины. Центр – это обычное. Но чем дальше от центра, тем необычнее все становится.

– Ты имеешь в виду, что кое-что необычное еще не является чересчур экзотичным, но, например, круге в седьмом уже становится шокирующим?

Эрик кивнул.

– Да, что-то в этом роде.

Тут Девина решила сделать поворот – и справилась довольно успешно, так что ее мужу не удалось прервать их странную беседу выговором.

– Давай немного быстрее, но остановись до того, как врежешься в забор паддока, – сказал Эрик.

– А вы хлестали друг друга плетками? – неожиданно спросила Девина.

Ошеломленный этим вопросом, Эрик пробормотал:

– Плетками? Где ты про такое слышала?..

– Мы с отцом посещали женщину, которая постоянно болела. Да только на самом деле она была здоровой. Когда отец сказал ей об этом, она попросила, чтобы он соврал. Вроде бы муж бил ее хлыстом для собственного удовольствия.

– И твой отец позволял тебе такое слушать?

– Это просто вылезло наружу, а я как раз оказалась рядом.

– Со стороны ее мужа это очень плохо. Если удовольствие не обоюдное, ничего такого делать нельзя, – проворчал Эрик.

Девина резко осадила лошадь и повернулась к нему.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня хлестали, но если тебе это нравится, то я бы могла хлестать тебя и получать от этого некоторое удовольствие, и тогда оно считалось бы обоюдным.

«Как она втянула меня в этот разговор?» – со вздохом подумал Брентворт.

– Так тебе это нравится? – спросила Девина.

А теперь она считает… Эрик почувствовал, что его бросило в жар. Проклятье! Он ведь никогда не краснеет. Никогда!

– Я ищу не удовольствия, – пробормотал он вполголоса.

– Понятно, – кивнула жена. – Еще, наверное, с вами время от времени был кто-то третий. Так вот, хочу сказать прямо сейчас… Даже если мне и хочется с тобой немного необузданности, на такое я не согласна.

– Само собой разумеется.

– Мне кажется, что в таких делах нет ничего само собой разумеющегося, потому что ты был полностью захвачен этим самым… «никаких правил». Меня отталкивает вовсе не странность всего этого. Меня отвращает прелюбодеяние. Весьма своеобразный его вид, но все же…

Девина много об этом думала. Последние два дня она пыталась понять, что же означали эти два слова – «никаких правил».

Брентворт откашлялся и проговорил:

– Ты уже решила, когда будешь готова к возвращению в Лондон? – Его не очень-то это интересовало, но ужасно хотелось сменить тему.

– Думаю, через два дня. Сначала мне нужно кое-что сделать. Вчера ночью меня посетила одна мысль, и я должна с этим разобраться.

– Еще один визит на ферму?

– Мне даже не нужно выходить из дома, потому что… Знаешь, я собираюсь развернуть фаэтон. Думаю, я уже почти научилась.

– Только поворачивай медленно. Тебя еще вряд ли можно назвать опытным возницей. Я же сказал – медленно!

Но перед ними уже раскинулось пастбище, и Девина, дернув за вожжи, пустила лошадь рысью.

Она громко постучала, и дверь открыл мистер Робертс, чем-то очень недовольный, но увидев ее, тотчас же улыбнулся и сказал:

– О, ваша светлость… А я думал, это экономка. Она целый день изводит меня вопросами.

Он шагнул в сторону и пригласил ее войти в кабинет. Снова улыбнувшись, предложил ей сесть. Опустившись на стул, Девина окинула взглядом письменный стол и полки с книгами и гроссбухами.

– Я пришла, потому что мне нужны ваши знания и опыт. – Она указала на гроссбухи. – Некоторые из них кажутся очень старыми. Полагаю, их никогда не выбрасывали.

– Этот кабинет, миледи, используется для одних и тех же целей в течение многих десятилетий, и я думаю, что некоторые из этих гроссбухов появились здесь задолго до того, как я появился на свет.

– Значит, пожар их не затронул. Какая удача. Скажите, а записаны ли в них имена постоянной и временной прислуги?

– Сомневаюсь. Их жалованье записывается общей суммой. По одному слуг тут не учитывают. – Робертс открыл бухгалтерскую книгу, лежавшую на столе, и перелистнул несколько страниц. – Вот видите? Таким вот образом…

Девина вздохнула.

– А я-то надеялась, что у вас есть записи о людях, служивших тут десятилетия назад…

Управляющий не спросил, зачем ей это, но Девина заметила, что возбудила его любопытство.

– Кроме отдельных записей по поводу каких-нибудь неприятностей – например, лакея поймали на воровстве серебряных ложек, – тут ничего больше нет. Но у нас есть имена тех, кто получал пенсию. Тем, кто прослужил тут долго, выплачивали кое-какие деньги, когда они уходили на покой, – определенную сумму раз в год, чтобы поддержать в старости.

– Этого может быть достаточно, – отозвалась Девина. – Я бы хотела узнать имена самых старых ваших пенсионеров. Ну и еще их адреса.

– Речь только живых?

– Думаю, для начала этого достаточно. – Конечно, было бы проще спросить напрямую, но если она так и не сумеет ничего раскопать, то посмотрит: а вдруг кто-нибудь из этих прежних слуг что-то рассказывал своим родным?

Мистеру Робертсу не потребовалось много времени, чтобы составить короткий список.

– Вот, держите. Самый старый из них стоит в списке первым. Мне кажется, он получает пенсию уже столько лет, сколько я здесь работаю.

Девина аккуратно сложила листок.

– Спасибо, мистер Робертс. Должна вам сказать, что завтра я возьму фаэтон, причем очень рано.

– Я велю Руфусу, чтобы был готов.