Читать книгу "Ева - Артуро Перес-Реверте"

– Моего радиста кокнули, – сообщил ему Фалько.

Паук вскинул выщипанные брови:

– Да что ты говоришь?

– То, что слышишь.

– Ну-ка, ну-ка, поподробней.

Когда они вышли наружу, Фалько сообщил все, что знал. Пакито слушал не перебивая и лишь по окончании рассказа отозвался:

– Такое бывает.

– Бывает.

Они дошли до чугунных пушек бастиона. Остановились, оглядывая порт под синим небом с перламутровыми низкими облаками. Отсюда за навесами пакгаузов и портальными кранами как на ладони видны были два корабля у причала – «Маунт-Касл» и «Мартин Альварес».

– Сегодня ночью к нам перейдет капитан Кирос, – сказал Фалько. – По крайней мере, я надеюсь.

– Вместе с судном?

– Ну разумеется.

– А история с твоим радистом ничего не меняет?

– Нет… Ничего не меняет и ни на что не влияет.

– А мне ты какую роль отводишь?

– Спину мне прикрывать. Понесу большую сумму.

– Наличными?

– Да. А на месте убедиться еще раз, что нас не облапошат.

– А если так, то что?

– Тогда, как выражаются в определенных кругах, надо будет делать ноги.

– Какова вероятность?

– Пятьдесят на пятьдесят, – ответил Фалько, минутку подумав.

– Как всегда, а? Орел или решка?

– Ну, может, на этот раз шансов немного побольше.

– Скажи мне, котик, как ты собираешься это обтяпать, а? Когда команда «Маунт-Касл» узнает о решении своего капитана, едва ли все скушают это безропотно.

– Чуть только на борту окажутся матросы с миноносца, никто даже не шевельнется.

– Ты полагаешь?

– Я почти уверен.

– Всего лишь «почти»?

– Да. Всего лишь.

– В таком случае расскажи мне об этой затее – хочу видеть все в совокупности. Операцию и то, что ей предшествовало.

И Фалько рассказал все в подробностях. Утаив только ночной визит Евы Неретвы, он ввел Паука в курс дела – все, что знал и что предвидел. И про то, как попал в засаду на бульваре Пастера.

– Расквитались с тобой за Трехо, – сказал Паук.

Он потер ногти о рукав пиджака и полюбовался эффектом. Казалось, его забавляет, что Фалько – в шаге от того, чтобы занять стол в танжерском морге.

– Так, говоришь, это был Гаррисон, американский коммунист?

– Твердо знаю.

– И он ушел от тебя живым? Ты всего лишь расписал рожу мавру? – Паук с брезгливой насмешкой скривил губы. – Кажется, ты теряешь квалификацию.

– Может быть.

– Это от вольготной жизни. Расслабляет.

– Прямо снял, что называется, с языка.

Пакито выпустил сквозь зубы пренебрежительный смешок.

– Кстати, о языке… Как там эта бабенка? Что ж ты ничего не рассказываешь о своей большевичке?

– Нечего рассказывать. Она всем вертит.

Паук взглянул с любопытством:

– И значит, радиста убрали по ее приказу?

– Похоже на то.

– Хорошо же она, сучка, тебе отплатила за Саламанку. Ах, тварь позорная…

Фалько промолчал. Он смотрел на порт и бухту. Пакито снял шляпу, пригладил крашеные волосы и снова надел ее не без кокетства.

– Ты иногда так мудришь чего-то… – заметил он со вздохом.

– Возможно.

– И когда-нибудь ты проснешься на том свете…

– Шел бы ты на… – сказал Фалько, поднося к сигарете спрятанный в ладонях огонек зажигалки.

Пакито взглянул на часы, словно и впрямь обдумывал это предложение.

– Не сейчас, котик. Еще слишком рано. Чуть погодя.

Испокон веку, снова подумал он, мужчины готовятся к бою. Исполняют ритуал – точат секиры, правят клинки, надевают доспехи. Где-то – скорей всего в романчике, купленном в киоске на вокзале, или в журнале – он вычитал, а впрочем, может быть, еще в гимназии узнал, что под Фермопилами триста спартанских воинов тщательно причесывались и чистили латы, медленно и тщательно собираясь на свою последнюю битву с персами.

Это вдруг пришло ему в голову и там застряло, когда он оказался в схожей ситуации и изготавливался к бою. Никакого надрывного драматизма – Фалько был уверен, что и спартанцы думать не думали о бренности и о прочих высоких материях. Мужчины определенного сорта не склонны принимать героические позы и произносить речи, адресованные грядущим поколениям. И потому ему нравилось представлять, что спартанцы накануне дня, который неизвестно чем кончится, молча бродили по темному берегу, подобно многим из тех, кого он знал и кто сражался во исполнение долга или в силу профессии. Он знал их – спокойных, ко всему готовых, работающих на результат. В преддверии пока еще неведомой судьбы, в жизни и смерти их всех – а понятие «их» включало и самого Фалько – жить или умереть было всего лишь бюрократической формальностью. Предусмотренной правилами игры.

Вот какие мысли проплывали у него в голове, пока он в своем номере отеля готовился к выходу.

Принял горячую ванну, побрился с особой тщательностью, зачесал волосы наверх и смазал фиксатуаром, проведя слева высокий, безупречно ровный пробор. Царапина на боку еще немного зудела, но не воспалилась. Он заклеил ее пластырем, надел серо-голубую сорочку с мягким воротником, плотные полотняные брюки, английские кеды, затянул коричневый кожаный пояс с кобурой и принялся медленно и аккуратно завязывать галстук в красно-синюю полоску, точно вымерив расстояние от кончика до пряжки ремня.

Взглянул на часы. Пора отправляться.

В приемнике звучала песенка Эдит Пиаф «Мой легионер». Подпевая чуть слышно, Фалько натянул пиджак и стал рассовывать по карманам все необходимое – трубочку с кофе-аспирином, зажигалку, портсигар с двадцатью «плейерз», блокнот, бумажник, чистый платок и документ об официальной передаче судна, который предстояло подписать капитану Киросу.

Ушел он в первом свете дня,Судьбе моей отдав меня.

Покончив с этим, он взял с бюро недавно вычищенный браунинг. Взвесил его на руке, убедился, что следов ружейного масла не осталось, большим пальцем сдвинул флажок предохранителя и, семь раз передернув кожух, выщелкнул на покрывало кровати семь патронов. Потом вытащил обойму, снарядил ее и со щелчком вогнал в рукоять. Снова оттянул и отпустил затвор, чтобы патрон ушел в ствол, а еще один вставил в обойму на освободившееся место.

Но я не решилась сказать ничего —Боялась увидеть усмешку его.

Поставил браунинг на предохранитель и спрятал в кобуру. Потом достал из шкафа черный кожаный саквояж – вроде докторского, где лежало восемь тысяч фунтов стерлингов и паспорт на имя капитана Кироса. Снял часы с левого запястья, надел на правое и пристегнул саквояж полицейскими наручниками к кисти. После двойного щелчка проверил в кармане ключик, взял шляпу, убедился, что бритвенное лезвие спрятано за лентой, и напоследок оглядел весь номер.