Читать книгу "Рай на земле - Яна Темиз"

В слушательнице. Так как один слушатель у него уже был. Внимательный слушатель, которому нельзя было говорить правду.

Он и не предполагал, что этот толстый полицейский сумеет выйти на него так быстро, и благодарил бога, что на этот раз никого не убил. Конечно, он был неосторожен, пользовался собственной машиной, которую легко было вычислить, он хотел все сделать не так, более продуманно и аккуратно, но обстоятельства не оставили ему выбора.

Интересно все-таки, что знает Дилек? Говорил ли с ней полицейский? Она видела его машину в тот день, она сама это сказала, она знала и могла вспомнить, когда именно это было, и разве не к ней обратилась бы полиция в первую очередь, проверяя его алиби?

Разумеется, доказать ничего нельзя.

Машина несколько раз вымыта изнутри и снаружи, в случае чего можно и не отрицать, что посадил показавшегося знакомым заблудившегося иностранца и подвез до центра, вот и все дела. Тогда – никакой лжи, пусть свидетели подтверждают, что этот турист сел в эту самую машину, пусть эксперты найдут какой-нибудь его волос или отпечаток пальца, а никто и не спорит: он здесь был.

Был и вышел живым и здоровым. Сам он благополучно отбыл, и вряд ли подобным пустяком заинтересуется Интерпол. Никто никогда не станет искать его и допрашивать, да и что он может сообщить? Что на него напал незнакомец, предложивший его подвезти? А если этот незнакомец занимает солидный пост и имеет влиятельных покровителей? А не перегрелся ли он часом на нашем солнце, этот русский турист?

Оставался вопрос района. Что ему, лично ему, Латифу, управляющему крупным отелем, понадобилось в совершенно неподходящем месте в совершенно неподходящее время. Время – это понятно, совпадение, не более, но место?

Ответ пришел сам собой, едва вопрос был задан, – Мурат. На днях его помощница сообщила ему незначительный, но странный факт. Судите сами, вы что бы сделали на моем месте? Да полно, кто обращается в полицию с такой ерундой… но и оставлять без внимания – как можно? У нас приличный отель, говорил он с гордостью примерного управляющего и искренностью законопослушного гражданина, я не мог позволить, чтобы…

Ну да, а вы что бы подумали? Пакетики, конвертики, тайная договоренность. А он, Латиф, ненавидит наркотики, и это прозвучало чуть более выспренне и чуть менее убедительно, чем все предыдущее, потому что было правдой. Он ненавидит их, потому что они сгубили его сына, и при малейшем подозрении… а оно возникает у него, неизбежно возникает, потому что он не может не думать о сыне!

Он считал, что сына погубили не наркотики, а люди, но полиции об этом можно не докладывать. Что такое наркотики – неодушевленные предметы, орудие в руках и облегчающего боль врача, и наркоторговца. Они не виноваты – виноваты те, кто полагает, что жизнь должна состоять из наслаждений и развлечений, те, кто ради денег готов на все, те, кто отрицает какие бы то ни было моральные запреты.

Они начали ездить сюда и разрушать наши правила и наши жизни, эти белые люди, пресытившиеся всем у себя на родине, они готовы платить за удовольствия… что ж, пусть платят. Пусть губят себя, а не нас. Нам и нашим детям не нужны ни алкоголь, ни свобода секса, ни наркотики… ни эта их хваленая Европа, если она вся такая, как Амстердам, куда отправился в поисках удовольствий его непутевый сын.

Он ненавидел их всех и закрывал глаза на то, что иногда происходило в массажных кабинетах, на то, что клиенты, желающие получить что-то запретное, всегда получали желаемое. Его удивляла наивность, с которой людишки, подобные Мурату, были уверены в его неосведомленности. О том, что происходило в его отеле, он знал все.

Если пришло время покончить с этим – пусть.

Он долго покрывал их, наблюдал за их почти незаметными манипуляциями, принимал на работу сомнительных местных юнцов и не местных девиц. Что ж, хватит. Рано или поздно это так и так должно было кончиться: Дилек уже почуяла что-то, а у нее хватка не хуже, чем у него, только с этим красавчиком дала маху… зато теперь вкалывает как проклятая.

И он произнес это заветное слово – наркотики. Пусть полиция берет дело в свои руки, пусть ликвидирует эту сеть, он им первый помощник. Он готов принять на работу их сотрудника – на должность секьюрити, к примеру, пусть следит за кем хочет.

Потому что он, Латиф, ненавидит не людей, а наркотики сами по себе.

Итак, он следил за Муратом, доехал за ним до какого-то бара… сами подумайте, если бы я замышлял что-то плохое, разве я поехал бы туда на собственной, такой приметной машине?

Нет, он был уверен в себе, против него ничего нет, пусть лучше подумают, почему этот русский оказался в таком неподходящем для нормального туриста месте… вот именно. Скорее всего, это их внутренние проблемы, и мне повезло, что со мной не случилось того же самого!

Он не волновался из-за полиции. Им и в голову не придет… то, что пришло ему. Плохо другое. Он ошибся. Он не сделал элементарных вещей, ничего не проверил, поторопился – и совершил ошибку.

Две ошибки. Он не убил этого типа, которого принял за своего врага, и не нашел врага настоящего.

Отведя глаза от ненавистного моря, он опустил их на лежавший перед ним листок.

Он почти не бывал в этой квартире, где все напоминало ему о его прежней, правильной жизни, с семейными завтраками, сборами детей в школу, обязательным обильным ужином вечером, когда все дожидались его, главу семьи, не смея сесть за стол, пока он не пришел. Это нравилось Латифу, он гордился своей семьей и правильно организованной жизнью, он привез этот порядок сюда, в Анталью, когда дети были совсем крошками, он и подумать не мог, что жизнь так изменится, что его дети, насмотревшись на этих приезжих…

Надо было все-таки читать ее письма. Он не выбрасывал их, эти сначала частые, а потом редкие письма дочери, но он никогда не читал их, не желая ничего знать о ее беспутной самостоятельной жизни. Только сейчас, думая, что отомстил своему врагу, он решил, что должен наконец-то прочитать их.

„…и мне действительно очень жаль, папа! Я надеялась, что ты сможешь понять…“

„…смогла устроиться на другую работу. Конечно, без диплома это непросто, но я хожу на курсы, и, окончив их, смогу…“

„…ты, наверно, думаешь обо мне плохо, но я ведь просто хотела быть самостоятельной, не превратиться в тихую домохозяйку вроде мамы, и Александр здесь совершенно ни при чем. Да, сначала я думала, что мы сможем быть вместе, и занималась английским, даже русские слова учила, но потом все это кончилось…“

„…ты бы никогда не позволил мне работать в Анталье, что же мне оставалось? Здесь, в Стамбуле, все работают одинаково, и девушкам дают возможность получить образование, и в этом вовсе нет ничего плохого! Александр говорил, что…“

Значит, его звали Александр. Он никогда не знал его имени, он слишком ненавидел этого русского, соблазнившего его дочь, он был уверен, что узнает это безусое, розовощекое лицо из тысячи! Нет, он ни секунды не жалел того случайного туриста с совершенно другим именем, но дело, которое он считал сделанным, осталось незавершенным.