Читать книгу "Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник) - Лев Давыдычев"

– Ничего, – ответила Лёлишна.

– Опять? – возмутился дедушка. – Опять ты меня считаешь законченным инвалидом?

– Тогда неси свои лекарства. Я их сложила в одну коробку. Только не урони.

– Я бы ни за что не уронил их, – раздраженно проговорил дедушка, – если бы ты не напомнила о такой возможности. А сейчас я все время буду думать о том, чтобы не уронить их. И обязательно, видимо, уроню.

– Роняй. Купим новые. Главное – переживать не надо, – посоветовала Лёлишна.

К дверям в квартиру выстроилась длиннющая очередь желающих помочь.

На всех лестничных площадках открылись все двери, из-за которых выглядывали любопытные.

Музыканты с инструментами в руках стояли у крыльца.

Эдуард Иванович спросил:

– Все готовы?

– Все!

И он скомандовал:

– Раз-два, взяли! И – шагом марш!

Первым в дорогу двинулся шифоньер. Его несли силовые акробаты. Шифоньер для таких богатырей – все равно что для нас с вами табурет. Они даже не почувствовали, что, кроме шифоньера, несут еще…

Что бы вы думали?

А?

Не что, а – кого?

Да Петька спрятался в шифоньере, хотел всех напугать или рассмешить, но заснул.

Затем в дорогу двинулись кровати. Их несли воздушные гимнасты. Им такие ноши – нечего и разговаривать!

И оттоманка двинулась в путь, и письменный стол, и круглый стол, и стулья…

И когда на крыльце показался шифоньер, грянул оркестр.

Откуда ни возьмись, появился сам грозный товарищ Сурков.

Рот разинул от удивления.

Ничего понять не мог.

А мальчишки сбежались чуть ли не со всего города! Лишь бы только вещей хватило – кому что нести. Тут уж поступали честно: делили поровну – кому ножик достался, кому вилка, да и чайная ложка – тоже вещь!

И всем хотелось, чтобы вещей было много-много.

Таскать бы да таскать!

Под музыку!

Да хоть целый день!

Веселое настроение людей передалось даже мебели.

Шифоньер пританцовывал.

Письменный стол приплясывал.

Стулья как бы кружились в вальсе.

Тарелки летали по воздуху от жонглера к жонглеру.

Сам грозный товарищ Сурков крикнул:

– Что тут происходит?

И мальчишки хором под музыку пропели:

– Лёлишну перевозим! Лёлишну перевозим! С дедушкой перевозим! С дедушкой перевозим! С пятого на первый!

И рот у грозного товарища Суркова опять раскрылся. И не мог товарищ Сурков никак его закрыть. И сказать ничего не мог – до того удивился. Не привык он, чтобы человеку оказывали так много внимания. Так с незакрытым ртом и ушел.

А переезд продолжался.

Хлоп-Хлоп сидел на плече у Эдуарда Ивановича, одной рукой держался за него, а другой помогал Лёлишне с дедушкой переезжать – нес карандаш.

Карандаш этот доверили Хлоп-Хлопу совершенно напрасно.

Когда Эдуард Иванович спускался с пятого этажа, мартыш вел грифелем по стене и прочертил линию до первого этажа. (В суматохе никто этого не заметил, а потом весь подъезд долго гадал: кто же из мальчишек мог так набезобразничать? И попало, конечно, Петьке, хотя он спал в шифоньере.)

А раз я вспомнил о Петьке, то надо рассказать, что он там, бедный, в шифоньере, переживал.

Проснулся он оттого, что его покачивало и играла музыка.

Темнота.

Несут.

«Помер я, что ли? – испуганно подумал Петька. – А чего тогда музыка веселая? Радуются, что ли, что одним хорошим человеком на земле меньше стало?»

И, чтобы убедиться, что он жив, Петька плюнул.

Живехонек!

И сразу обо всем вспомнил и захихикал – пусть несут! Это ему за все его несчастья – первое в жизни удовольствие.

Когда из квартиры вынесли все, девочки помогли Лёлишне вымыть полы.

Она вручила ключи новым хозяевам квартиры.

А они отдали ей ключи от своей квар-тиры.

Теперь мебель запританцовывала, заприплясывала в обратном направлении.

Снова грянул оркестр – помогали переехать и тем, с кем Лёлишна обменялась квартирой.

Правда, подниматься на пятый этаж труднее, чем спускаться, но – все равно весело.

Когда все помогают всем – всегда весело.

С музыкой-то тем более!

И всем жильцам обоих домов захотелось сейчас обменяться квартирами.

– Это не переезд, – сказал дедушка, – а перенос.

Он был очень горд, потому что не уронил коробку с лекарствами: сам перенес ее на новую квартиру и осторожно опустил на табурет.

– Вот и с новосельем вас, – сказал Эдуард Иванович.

– И вас тоже, – ответил дедушка, – ведь вы у нас живете. Значит, и у вас новоселье. Лёля, срочно валерьянки! Феноменально срочно! Я очень разволновался. От радости. Я не переношу, когда вижу так много доброты. Сердце не выдерживает.

– Не давать ему валерьянки! – вдруг строго приказал Эдуард Иванович. – Радостные волнения полезны любому орга-низму.

– Да, но я привык к валерьянке, я…

– Вот именно, – тем же строгим, даже грозным тоном перебил Эдуард Иванович. – Вы привыкли. Надо отвыкать.

– Как? – упавшим голосом спросил дедушка.

– Очень просто, – ответила Лёлишна, – отвыкай – и все. Держи себя в руках. Будь мужественным.

– Трудно это. И неинтересно. Я однажды целый день был мужественным и – очень устал. Разрешите мне хотя бы изредка тяжело что-нибудь переживать?

Эдуард Иванович с Лёлишной переглянулись, и она ответила:

– Не разрешаем.

Дедушка совсем растерялся.

Сел.

На коробку с лекарствами.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, – вот вам и результат.

– Ты встань, – предложила Лёлишна.

– Мне теперь все равно, – сказал дедушка и встал.

Лёлишна расправила смятую коробку и сказала:

– А теперь будем наводить порядок.

– Эй! – раздался из шифоньера знакомый голос. – Откройте! Задохнусь, чего доброго.

Открыли.

– Привет, – сказал Петька, – хотел вам помочь, да уснул.

Мог бы и сейчас помочь, нашлась бы работа, да разыгрался с Хлоп-Хлопом.

Сидели они друг против друга и дразнились.