Читать книгу "Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника (сборник) - Лев Давыдычев"

Во всяком бою бывают раны. А он вел бой – с картошкой, свеклой, луком, капустой, морковью… Видите, как много врагов?

А он один!

А его руки, которые милиционер гражданин дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными – ничего они не умели делать.

Только резались – словно нарочно лезли прямо под острие ножа.

И странно было Владику всем этим заниматься. Еще вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал)…

И вдруг… Суп. Передник… И все руки в крови.

– Ой! – вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. – Эх ты, неумейка!

– Только не ругаться, – предупредил Владик, – надоело. Лучше похвали. Или молчи.

– Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть? Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые темно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи.

– Ничего я не понимаю, – вдруг сказал Владик, – жил я, жил, не тужил – и вот тебе…

– В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо.

– Почему?

– Сам должен понять почему.

– Включаю мозговую систему на полную мощность, – сказал Владик. – Думаю. Но – не понимаю.

– Еще подумай.

Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал:

– Плохо моя мозговая система действует.

– А ты не торопись, – посоветовала Лёлишна. Через несколько минут Владик обрадованно крикнул:

– Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье? Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а?

– Не знаю. На вопрос ты не ответил.

– Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело все это. – Владик вздохнул. – И ничего уж не поделаешь. – Он опять вздохнул, еще громче. – Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность.

Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась.

– Тебе хорошо, – завистливым тоном проговорил Владик, – ты девчонка. Ты все умеешь. Ты тужить умеешь.

ВЫСТУПАЕТ ГРИГОРИЙ РАКИТИН!

ОН ЗАДУМЫВАЕТ НОМЕР, КАКОГО ЕЩЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИ В ОДНОМ ЦИРКЕ МИРА!

Горшков шел торжественно.

Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живет Владик, близко к сердцу примет его судьбу.

И поможет.

И тогда и ему, Горшкову, станет легко и радостно.

– Я ведь Владика ровно родного сына жалею, – сказал Горшков, – просто подумать боюсь, что опять парень со шпаной свяжется.

Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головешки.

Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно.

– Ничего, ничего не случилось, – сразу успокоил ее Горшков. – Вот привел к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймется.

– Спасибо вам, – растроганно сказала Ксения Андреевна, – только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Давно я домашнего не ела. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли.

– Все идет правильно, – удовлетворенно произнес Горшков. – Так и должно быть. Давно я об этом мечтал.

Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом вдруг спросил:

– А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна?

– Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про львов и про фокусы.

– Работать буду, телевизор купим, – сказал Владик. – Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами.

– Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, – сказал Григорий Васильевич, – а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите.

– Ходить-то ведь я не могу.

– Организуем, – загадочно произнес Григорий Васильевич. – Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

И, церемонно откланявшись, он ушел.

И слышно было, как, закрыв за собой дверь, засвистел веселую песенку.

– Магомет, – задумчиво проговорил Горшков, – гора. Магомет не идет, гора идет. Ничего не понимаю.

– Это пословица такая, – сказала Ксения Андреевна, – я по радио слышала. Это значит: если кто-то к кому-то не идет, так тот сам прийти должен.

– Почти понятно. Только – почему бы прямо не сказать? Все у них, у артистов, с выкрутасами. Но будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы.

А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете.

А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернешься?

Словно догадываясь о состоянии Владика, Горшков сказал:

– Конечно, враз-то трудно по-новому жить начинать. Но постепенно привыкнешь. Если Магомет к горе не пойдет, она на него обвалится.

Случайно взгляд его упал на окно, и Горшков встал и начал внимательно следить за тем, что происходило во дворе.

И Владик встал рядом.

Увидели они нечто непонятное.

Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался.

– Дом, что ли, он тут строить собирается? – спросил Владик.

– Или деревья сажать? – спросил Горшков.

Но Григорий Васильевич ни дом строить, ни деревья сажать не собирался.

Он задумал номер, какого еще никогда не было ни в одном цирке мира.

Следующий номер нашей программы называется

ПЕРЕНОС!

Это был самый веселый из всех переездов, какие я только видел в своей жизни.

А видел я их немало: и как заселялись восьмидесятиквартирные дома, и стоквартирные, и такие, в которых число квартир и сосчитать на глаз невозможно.

А однажды я видел, как заселялся сразу целый квартал.

Но переезд Лёлишны с дедушкой – это всем переездам переезд!

На помощь пришли цирковые артисты, и рабочие, и даже музыканты.

Да еще ребят собралось видимо-невидимо.

Да Горшков явился с двумя милиционерами.

– Безобразие, феноменальное безобразие, – сказал дедушка. – Сколько людей тратит время и силы на меня и на тебя. Получается, что мы сплошные тунеядцы. Потрясающие лодыри. Что мне нести?