Читать книгу "Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд"

— Он вас ударил?

— Ах это? — Люси, очевидно, считала это пустяком, не стоящим внимания.

— В каком смысле, по-вашему, эгоист?

— Эгоист, вот и все, — по-детски уперлась Люси. — Такого жуткого эгоиста я в жизни не видела. В жизни не встречала.

— И в чем же проявлялся его эгоизм? — настаивал Гарнет.

— Во всем. Жадина — не приведи господь! — Глаза Люси подернулись грустью. — А я жадин не выношу. Особенно если они над деньгами трясутся, — презрительно бросила Люси. — Тут он прямо из себя выходил, начинал ругаться и повторял, что не станет со мной жить, если я не буду поступать, как ему хочется. Да провались он! — добавила она самым серьезным тоном.

— А как получилось, что он вас ударил?

— Да нет, бить меня он вовсе не собирался. Это я на него замахнулась — не помню уж за что, он попытался меня удержать, и я стукнулась о перегонный куб.

— О перегонный куб? — потрясенно переспросил Гарнет.

— Хозяйка хранила перегонный куб у нас в комнате, потому что больше ей некуда было его деть. Это в конце Бектон-стрит — там, где мы жили.

— Почему же Ллуэлин поселил вас в таком месте?

— Что вы, место там было расчудесное — вот только хозяйка держала у нас этот перегонный куб. Мы искали жилье два или три дня, но ничего другого не смогли себе позволить. — Люси помолчала, предавшись воспоминаниям, потом добавила: — Комната была чудная, никто нам не мешал.

— Гм. Так вы и в самом деле никак не смогли ужиться?

— Никак. — Люси замялась. — Это он все портил. Вечно ныл, а правильно ли мы поступили. Вскакивал с постели ночью, расхаживал взад и вперед — и долбил одно и то же. А я не жаловалась. Всей душой готова была жить в бедности, лишь бы только мирно и счастливо. Собиралась, например, пойти на кулинарные курсы, да он меня не пустил. Хотел, чтобы я весь день сидела дома и его ждала.

— Как так?

— Боялся, что меня потянет вернуться к родителям. Все эти три недели были заняты одной сплошной бесконечной ссорой — с утра и до вечера. Я этого не выдержала.

— Мне кажется, особых причин для ссоры, в общем-то, не было, — рискнул вставить Гарнет.

— Наверное, я не сумела как следует все объяснить, — устало выдохнула Люси. — Да, я видела, что в основном это одни глупости, и Ллуэлин тоже видел. Иногда мы обменивались извинениями и снова были влюблены друг в друга, как до женитьбы. Вот поэтому я к нему и возвращалась. Но толку не вышло. — Люси встала. — Какой смысл это все дальше обсуждать? Вы все равно не поймете.

Гарнет прикинул, попадет ли он к себе в офис до ухода Ллуэлина Кларка. С Кларком можно поговорить по-настоящему, а Люси только запутывает дело — мечется в растерянности между взрослением и утратой первых иллюзий. Но когда в пять часов прозвенел звонок и перед ним предстал Кларк, Гарнета охватило прежнее ощущение беспомощности: моргая, он воззрился на своего помощника так, словно видел его впервые.

Ллуэлин Кларк выглядел старше своих двадцати лет: высокий, худощавый молодой человек с темно-рыжими блестящими волосами, с глазами карего цвета. Натура в нем угадывалась нервная, порывистая, небесталанная, но в выражении его лица, сохранявшего спокойную внимательность, Гарнет не мог подметить ни малейшего следа самовлюбленности.

— Я слышал, что вы женаты, — с ходу начал Гарнет.

Щеки Кларка залила краска, схожая по цвету с его шевелюрой.

— Кто вам это сообщил?

— Люси Уортон. Она рассказала мне все.

— Тогда, сэр, вы целиком в курсе, — не без вызова парировал Кларк. — Вам известно все, что и надлежит знать.

— Что вы намереваетесь делать?

— Понятия не имею. — Дыхание у Кларка участилось. — Я не в состоянии это обсуждать. Это сугубо мое личное дело. Я…

— Сядьте, Ллуэлин.

Юноша сел. Его лицо вдруг неудержимо сморщилось, а из глаз выкатились две крупные слезы, к которым примешались пыльные частицы, оставшиеся после рабочего дня.

— Ах ты черт! — судорожно выдохнул он, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Я вот никак не могу уразуметь, почему вы вдвоем не способны все уладить и утрясти. — Гарнет не отрывал глаз от своего письменного стола. — Вы, Ллуэлин, мне по душе, по душе мне и Люси. К чему дурачить всех вокруг и…

Ллуэлин энергично затряс головой:

— Меня увольте! Ради нее я и пальцем не пошевелю. Пускай хоть утопится — мне все равно.

— Зачем нужно было увозить ее тайком?

— Не знаю. Мы были влюблены друг в друга почти год, а свадьба, казалось, когда еще будет. А потом на нас вдруг ни с того ни с сего что-то нашло…

— И почему вы не ужились вместе?

— Разве Люси вам не рассказала?

— Мне нужна ваша версия.

— Что ж, все началось однажды вечером, когда она взяла все наши деньги и выкинула на ветер.

— Выкинула на ветер?

— Взяла и купила новую шляпку. Стоила она только тридцать пять долларов, но это была вся наша наличность. Если бы я не обнаружил в старом костюме сорок пять центов, нам не на что было бы пообедать.

— Ясно, — сухо заметил Гарнет.

— А потом — ну, потом одно пошло за другим. Люси мне не доверяла, вообразила, будто я о ней не забочусь, твердила, что отправится домой к мамочке. И под конец мы друг друга возненавидели. Это была громадная ошибка — и ничего больше; мне, наверное, чуть ли не всю жизнь придется за нее расплачиваться. Погодите — это дело еще выплывет наружу. — Ллуэлин горько рассмеялся. — А я прослыву филадельфийской парочкой Леопольд и Лёб[23]— вот увидите!

— Не слишком ли много вы о себе возомнили? — холодно заметил Гарнет.

Ллуэлин воззрился на него с неподдельным удивлением.

— Я возомнил о себе? — переспросил он. — Мистер Гарнет, даю вам честное слово: я только сейчас впервые взглянул на ситуацию с этой стороны. Ради Люси я готов пойти на что угодно, лишь бы ей было хорошо, кроме одного: жить с ней я не стану. У нее богатейшие задатки, мистер Гарнет. — Глаза Ллуэлина наполнились слезами. — Она смелая и правдивая, бывает и нежной; я никогда в жизни не женюсь на другой, клянусь вам, но… но мы друг для друга хуже всякой отравы. Я не желаю больше ее видеть.

Да, размышлял Гарнет: собственно, это и есть тот извечный случай, когда люди хотят что-то получить, ничем не поступившись; и тут ни один из этой пары не внес в брачный союз хотя бы толику терпения и нравственного опыта. Их несовместимость обусловлена причинами самого тривиального свойства, однако укоренилась она в их сердцах достаточно прочно, и — быть может — им хватает мудрости осознать, что злополучное путешествие, которое они предприняли слишком поспешно, подошло к концу.