Читать книгу "Магия кошмара - Питер Страуб"

Требовалась газета Хэчвилла, чтобы подтвердить или поставить под вопрос историю Хэта, а пресса Билокси давала ключ к ее пониманию.

Бывший заключенный, чернокожий по имени Эдвард Граймс, каким-то образом уговорил или силой принудил Элеонору Мандей, молодую белую женщину, умственно недоразвитую, пойти с ним в место, описанное по-разному: «позорное пятно на репутации города» («Блейд») и «притон порока» (Билокси). Потом, после «совершения оскорбительных и жестоких действий над человеком» («Блейд») или «действий, которые здравомыслящий человек не может даже вообразить, не то что описать» (Билокси), убил ее, предположительно, чтобы заручиться ее молчанием, а потом похоронил тело рядом с «запущенным жилищем», где он нелегально производил и продавал спиртное. Полиция штата и местное отделение, слаженно действуя, нашли тело, определили Граймса убийцей и после обыска в его доме при аресте загнали его на склад, где убийца и погиб, отстреливаясь от полицейских. На передовице «Блейд» в полстраницы красовалась фотография распахнутых дверей склада и стены, испещренной кровавыми пятнами. Весь штат Миссисипи, и Хэчвилл, и Билокси объявили, что вздохнули с большим облегчением.

Смерти Мэри Рэндольф в «Блейд» уделили только один абзац на последней странице, а в газетах Билокси не написали ничего.

В Хэчвилле рейд на Задворки описывался как героическое нападение на криминально-опасное поселение, которое каким-то непостижимым образом процветало в неприметном месте. С большим риском для жизни анонимные граждане Хэчвилла обрушились, как армия правосудия, на нечестивцев и выгнали их из логова разврата. Берегитесь, нарушители спокойствия! В газетах Билокси это действие горожан Хэчвилла вроде бы одобрялось, но они сменили тон. Как могло случиться так, что полиция Хэчвилла никогда не замечала существования Содома и Гоморры так близко к городу? Почему понадобилось убийство беспомощной женщины, чтобы привлечь к этому внимание? Конечно, в Билокси отпраздновали уничтожение Задворок — такую мерзость нужно искоренять, — но одновременно у них возникал вопрос: что еще было стерто с лица земли вместе с самогонными аппаратами и домами, где женщины легкого поведения торговали собой? Люди есть люди, и у тех, кто поддался искушению, могло возникнуть желание избавиться от какого бы то ни было свидетельства их морального падения. Разве до полиции Хэчвилла не доходили слухи, смутные, но, несомненно, небезосновательные, что на тех же Задворках велась нелегальная торговля? Что в атмосфере наркотиков, опьянения и азартных игр смешивались расы и что легкомысленные молодые женщины рисковали жизнью и честью в поисках недозволенных развлечений? Возможно, в Хэчвилле избавились от нескольких хижин, но в Билокси осмеливались предположить, что проблемы с ними не исчезли.

Пока в Билокси разворачивалась кампания намеков подобного рода, в «Блейд», не обращая на них внимания, комментировали события, характерные для любого маленького американского городка. Мисс Эбигейл Монтгомери отправилась с тетей, мисс Люсиндой Брайт, из Нового Орлеана во Францию. Они собирались совершить восьминедельный тур по Европе. Священник Джаспер Спаркс из пресвитерианской церкви Миллерс-Хилл читал проповедь на тему «Христианское всепрощение». (Сразу после Дня Благодарения сына священника Спаркса, Родни, с благословениями и поздравлениями отправили из Хэчвилла в частную школу в Чарльстон, штат Южная Каролина.) Проводилась распродажа домашней выпечки, служба в церкви, костюмированные представления. Виртуозный саксофонист по имени Альберт Вудленд продемонстрировал публике свое великолепное мастерство в сольном концерте, проходившем в Темперанс-Холле.

Что ж, я знал по крайней мере имя одного человека, который присутствовал на концерте. Если Хэт и решил скрыть имя своего родного города, он заменил его именем, которое для него тоже было символом дома.

Но несмотря на то что теперь я знал гораздо больше, чем раньше, я все еще не представлял, что же Хэт увидел на Задворках на Хэллоуин. Казалось вполне возможным, что он ходил туда с белым мальчиком своего возраста, тоже сыном священника, что он до безумия был напуган тем, что произошло с Эбби Монтгомери. А после той ночи и Эбби, и Ди Спаркса услали из штата. Я не мог себе представить, что некий мужчина мог убить молодую женщину, а потом оставить Мэри Рэндольф возвращать ее к жизни. Очевидно, что случившееся с Эбби Монтгомери привело доктора Гарланда на Задворки, и то, чему он стал свидетелем, заставило его с криком убежать из этого места. И это событие — приключившееся с богатой, молодой, белой женщиной в самом отвратительном и криминальном районе Миссисипи — вело к расстрелу Эдди Граймса и убийству Мэри Рэндольф. Они знали, что там произошло, и должны были умереть.

Я понял это, и Хэт тоже понимал. А еще он добавил ненужных загадок, словно в той истории было что-то, чего он не хотел знать или стремился скрыть. Скрытым все и останется. Если этого не знал Хэт, я тем более никогда не узнаю. Что бы ни случилось на Задворках на Хэллоуин — оно забыто навсегда.

В номере «Блейд» от первого ноября в разделе развлечений я натолкнулся на фотографию семейного ансамбля Хэта, и когда совсем утратил веру в возможность разрешения загадки, снова вернулся к ней. Хэт, его два брата, сестра и родители стояли в ряд по росту перед автомобилем, который, видимо, принадлежал их семье. Хэт держал в руках саксофон, его братья — трубу и барабанные палочки, сестра — кларнет. Священник играл на пианино, и в руках у него не было ничего. Но было что-то, что проступало даже на пожелтевшем снимке шестидесятилетней давности, — могучее чувство собственного достоинства. Отец Хэта был высоким человеком с выразительным лицом и даже на фотографии выглядел таким же белым, как я. Но впечатлял не светлый оттенок кожи и даже не поразительная красота, впечатляла властность его позы, его прямой взгляд, деспотичный подбородок.

Вспоминая слова Джона Хоуса, я уже не удивлялся тому, что этого человека можно было бояться. При взгляде на него не возникало желания не то что спорить с ним, а вообще попадаться на его пути. Рядом с ним мать Хэта выглядела растерянной и смущенной, как будто муж украл ее уверенность. Потом я заметил машину и только теперь понял, почему она оказалась на фотографии. То был символ их процветания, респектабельности, которой они достигли. Машина была своеобразной рекламой, как и фотография. Старый «форд-Т». Я сразу же подумал, что, возможно, это та самая машина, что Хэт видел на Задворках.

Намек на абсурдное предположение, не больше, — если бы не то, о чем я прочитал несколько дней назад в книге под названием «Прохладный бриз: жизнь Гранта Килберта».

Биографий джазовых музыкантов очень мало, если не считать Луи Армстронга и Дюка Эллингтона (хотя теперь существует биография Хэта, название которой я выбрал из интервью с ним), и я очень удивился, когда увидел «Прохладный бриз» Б. Далтона в книжном магазине. Еще не написаны были биографии Арта Блэки, Клиффорда Брауна, Бена Вебстера и многих других людей, которые в музыке и истории сыграли более важную роль, чем Килберт. Впрочем, наверное, не стоит удивляться. Килберт был из тех музыкантов, кто привлекает внимание своей личностью и легко удерживает его, и через двадцать лет после его смерти почти все его записи были выпущены на компакт-дисках, а многие выходили коллекциями. Великий музыкант, он был ближе всех к Хэту из его учеников. Килберт был одним из героев моей молодости, и я купил эту книгу (за тридцать пять долларов!) и принес ее домой.