Читать книгу "Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд"

С этой целью Элис и я прибыли в первый рабочий день нового года в студию рано утром. Я обнаружила на своем столе извещение от мистера Митчелла: «Подлежит немедленному вступлению в силу требование новой политики: женский отдел резки стекла платит накладные расходы в сумме пятидесяти долларов в месяц за аренду площади вашей студии. Удостоверьтесь, что вы включили это в ваши недельные затраты».

Во мне закипело негодование. Я швырнула послание на стол Элис для прочтения.

— Это нелепо, — возмутилась Элис. — Мы часть компании. Что за невежа! Кичится своим положением.

— Обдирала!

— Скопидом! — Она повысила голос.

— Жулик! — Я тоже подняла тон.

— Мошенник! — Она воздела вверх кулак.

— Сумасшедший! — Я подняла свой, вздымая воображаемый светоч борьбы за свободу от угнетения.

Проходящий по коридору Фрэнк увидел нас, и его кулак тоже взлетел в воздух. Как отчаянно хотелось ему стать частью нашей студии, и как инстинктивно желала я объяснить наши воздетые кулаки, но это было слишком сложно для пантомимы.

Элис шумно выдохнула и промолвила упавшим голосом:

— Новый век, новые идеи.

В ходе своего обычного посещения в понедельник мистер Тиффани сказал:

— Ваши разработки по металлическим конструкциям более изобретательны, нежели чьи-либо еще в этом здании.

— За исключением ваших, — ответила я, подмигнув. — Благодарю вас! Это на некоторое время придаст мне вдохновения.

— Через две недели я уезжаю в Париж договариваться насчет Всемирной выставки. Встречусь с Зигфридом Бингом по отбору экспонатов для его «Салона ар-нуво». Будьте уверены, что ваша лампа со стрекозами будет располагаться на видном месте моей экспозиции на этой выставке.

— Великолепно!

— Пока я буду в отъезде, не давайте мистеру Митчеллу запугать вас.

— Он уже начал закручивать гайки, требуя арендную плату из прибыли моего отдела. За аренду площади студии, как он говорит. Это несправедливо.

— Пока заплатите. Эта блажь пройдет. Я имел в виду, чтобы он не уничтожил ваши идеи по проектам. Обращайтесь с ними к мистеру Белнэпу. Если он одобрит, продвигайте их.

— Благодарю вас. Не могу дождаться весны, хочется сделать несколько абажуров с цветами.

— Прекрасно. Я пришлю вам кое-какие книги по садоводству.

После отправки ламп со стрекозами и глициниями в Париж я сделала перерыв и извлекла на свет божий свои рисунки для часов в виде древа жизни. Мне хотелось, чтобы Хэнк высказал свое критическое мнение до того, как уедет в путешествие по Европе, и я прихватила их домой. Тем вечером Джордж, Дадли, Хэнк и мистер Йорк собрались в гостиной. По мере того как я продолжала с жаром распинаться о часах, прибегая к помощи своих рисунков для иллюстрации, эти часы выросли в нечто гаргантюанское, сложный монстр времен дедушек вместо простых каминных тикалок.

Было слишком поздно. Затаив дыхание, со сведенными судорогой пальцами ног, я с опаской ожидала их вердикта. Хэнк, поднаторевший в критике, облаченный в белые теннисные одежды и устроившись на скрещенных ногах, прервал молчание первым:

— Ты знаешь, какая проблема, по моему мнению, с твоими часами?

— Нет. Могу попытаться угадать?

— Не возражаешь, если я сам скажу?

— Перестань ходить вокруг да около! Если бы мне не была нужна твоя критика, я бы не положила свою голову на эту плаху.

— В них заложено слишком много идей и ни одной спокойной точки, на которой мог бы отдохнуть глаз. Ты втиснула в них весь символизм, известный искусству.

— И даже тот, что еще не изобретен, — вставил мистер Йорк.

Вновь воцарилось молчание. Затем Дадли прочистил горло.

— Я хотел бы сказать, что они прекрасны, как шерсть у кошки на животе, но не могу. У тебя вымученный подход в попытке выразить себя в стиле ар-нуво, но ты перебарщиваешь, подобно двойному удару кнутом. Часы не изящны. Это — неестественное изящество. — Он нарисовал в воздухе линию, смахивающую на беспорядочное порхание бабочки. — И это не выглядит стеблем растения, как у французов. Это просто случайная линия.

Рисуя эту линию, я вспомнила, как отец ловил рыбу нахлестом. Маленькую девочку приводила в восторг леска, выгибающаяся дугой высоко в небе и затем ударяющая сама по себе.

Я приставала к отцу:

— Папа, пусть это длится подольше.

Он не мог добиться этого, и я опять канючила:

— Сделай еще раз, папа. Вот такую же, как эта.

Но эти фигуры никогда не получались точно такими же и не существовали дольше мгновения. Я хотела отдать ему дань памяти на часах в виде древа жизни, с тем чтобы запечатлеть во времени что-то, связанное с ним.

Теперь я смотрела на свой рисунок как на жалкую мазню, мешанину, порожденную скорее чувством, нежели художественными принципами, такую же перегруженную, как перенасыщенное убранство особняка мистера Тиффани. Подобно пойманной на удочку рыбке, я заглотнула его эстетику целиком.

— Боюсь, ты прав, но не печально ли это звучит? Я так срослась с каждым мотивом, даже не представляю, что выбросить.

— Вы не должны испытывать к себе жалость, — изрек мистер Йорк. — Закройте один элемент на некоторое время бумагой и задайте себе вопрос: потеряет ли зритель что-то, если ему не известно, что вы задумали для этого участка?

— Но не уподобляйся Геркулесу, пытающемуся убить змею Гидру, отрезая одну голову, чтобы на ее месте выросли две новых, — предостерег Хэнк.

— Может, тебе следует отложить ее на некоторое время? — посоветовал Джордж.

Хэнк поднял указательный палец вверх.

— И хорошо, что ты не поймала удачу с первой попытки. Лучше пусть будет так, потому что это вынудит тебя подольше думать.

Я испустила вздох:

— Печально, но верно. Спасибо за то, что направили меня на путь истинный.

На работе я отложила часы в сторону и обратила мои мысли к тому, что успешного я сделала, чтобы построить новую работу на уже достигнутом. Мне вспомнилась прелестная оранжевая рыбка, которую Элис и я видели плавающей среди волнующихся лент водорослей в аквариуме. Я достала зарисовки рыбы Элис и поняла, что могу оформить мозаичное настенное панно с двумя рыбками, плавающими среди остролистых морских водорослей. Никто не сказал мне, что я не в состоянии разработать панно.

Творчество просыпается, подумалось мне, когда смотришь на одну вещь и видишь другую, — подобно мистеру Тиффани, увидевшему лампу в раковине наутилуса. Ни один человек в здравом уме не подумал бы о плетеной корзине в связи с подводной сценой, а я подумала. Рыбки, плавающие среди длинных морских водорослей, навели меня на мысль о течении, прокладывающем себе путь перед и сзади занесенных илом водорослей. Вода, созданная из стекла с рябью, могла породить иллюзию, что оказавшиеся под ней полосы стекла могут изгибаться подобно струям под водой. Рыбка будет опознаваема, но остальное должно быть более абстрактным, более простым, с меньшим количеством «предметов» в море. Я почувствовала надвигающийся прорыв от викторианской причудливости к новому языку и отнесла рисунок мистеру Белнэпу. Он немедленно одобрил его.