Читать книгу "Тропами ада - Людвиг Павельчик"

Самоубийство Литиции, последовавшее уже через три недели после похорон ее супруга, признаться, никого не удивило и особого фурора в деревенском обществе не вызвало. Оно и понятно – несмотря на все свои подвиги в седле, имевшие место в ранней молодости, и репутацию здравомыслящего человека Литиция оставалась женщиной. Женщиной, начисто ограбленной беспощадной судьбой и доведенной до отчаяния ее издевательскими происками. Ее безмятежное детство, казавшееся радостной и лишенной забот увертюрой к богатой сладкими аккордами симфонии жизни, оказалось лишь горстью речного песка, брошенной ей в глаза чьей-то безжалостной рукой с целью усыпить ее бдительность и лишить возможности в полной готовности принять бой, навязанный роком.

Ее тело, обмякшее и покрытое сизо-багровыми пятнами, висело на суке одного из деревьев у самого входа в лес со стороны ее собственного дома, чуть заметно покачиваясь под равнодушными толчками блуждающего по осеннему лесу в поисках развлечений бродяги-ветра, и вид его вселял непреодолимую витальную тоску в сердце каждого, кому выпало несчастье увидеть эту малоприятную картину.

Но страх, сметающий перед собой все преграды, выстроенные разумом, и разъедающий душу смертных, навсегда поселился с этого дня в сердцах трех остававшихся в живых подруг – Амалии, Марии и Гудрун, и связано это было не столько с самой гибелью их товарки – смерть была частой гостьей в их домах и не могла уже удивлять – сколько с сопутствующим ей обстоятельством, а именно – вызвавшись, разумеется, помочь при подготовке тела к погребению, Гудрун обнаружила во рту покойной медальон. Золотой, искусно сработанный медальон с портретом Роберта Линхофа внутри, виденный ею в последний раз при казни юной любовницы последнего и брошенный вслед за той в могилу. Скованные ужасом, воззрились подруги на страшную находку, и все суеверные страхи молодости, вселенные преданиями стариков и прозрачными намеками сельчан, почитаемых за колдунов, в мгновение ока поднялись из пучины подсознания и завладели реальностью, запустив свои когтистые лапы под самую кожу.

И, хотя было совершенно очевидно, что все произошедшее являлось лишь напоминанием Гудрун о ее обещании, которым она безрассудно пренебрегла, и доказывало, что нет ничего глупее, чем смеяться над мифами и легендами, бывшая подруга казненной и на сей раз была непреклонна в своей решимости не потакать воле убиенной и, убедив подруг в обоснованности своих действий, оставила становящийся артефактом медальон в том месте, где он и был найден, а именно во рту мнимой самоубийцы. С ним та и была похоронена. Надо ли говорить, что жители деревни оставались в полном и, убеждена, счастливом неведении всех этих подробностей?

Следующей стала Амалия. Пришел и ее черед оплатить свой порыв гнева начала октября, казавшийся тогда столь уместным и необходимым, но обернувшийся трагедией не только растерзанной девятнадцатилетней девочки, но и ее убийц.

С распоротыми от промежности до горла животом и грудью и вывалившимися наружу внутренними органами она лежала, являя собой поистине ужасное зрелище, прямо посреди собственного двора, где на нее и наткнулся годовалый сын, который, устав кричать, отправился на поиски матери на еще неверных ногах и, преодолев кучу преград, нашел вожделенное тело. Визг перепуганного ребенка, оставшегося в этот день круглым сиротой, перепугал соседей, а через полчаса в доме и во дворе уже невозможно было протолкнуться от наводнивших их жителей деревни, проклинавших убийцу и клявшихся люто отомстить, что было смешно.

Смешно, ибо лишь Гудрун и Марии была ясна нелепость этих слов и тщетность подобных попыток, так как лишь они обладали информацией о личности убийцы, но, по известным причинам, не могли этого озвучить.

Подтверждения же догадок долго ждать не пришлось – Гудрун знала, что искать. Не дожидаясь, пока толпа придет в себя и исследует растерзанное тело, она, не обнаружив ничего во рту покойной, запустила руку в волосы подруги, красота которых когда-то сводила с ума местных ловеласов, уступая лишь таковой известной особы, и, без жалости вырвав целый клок, быстро спрятала за пазуху запутавшийся в них золотой медальон, внутри которого ухмылялся незабвенный Роберт Линхоф – одна из ключевых фигур всей этой дикой истории.

Поход на кладбище также ничего не дал – могила Литиции была нетронутой и можно было не сомневаться, что известный предмет не был добыт оттуда физическим путем. Ясно было одно – попытки похоронить медальон и вместе с ним воспоминания ни к чему не приведут, ибо, по всей видимости, мертвые заодно друг с другом и загадки их мира перестают быть таковыми лишь после вступления в их молчаливое сообщество, где Литиция и Амалия уже нашли свое место. Посему было бесполезным отдавать медальон на хранение покойнице, в чем оставшиеся в живых могли уже дважды убедиться, и нужно было искать другой выход, ибо оставлять жгущий руки артефакт у себя, дожидаясь предсказанного казненной возвращения покойника, Гудрун по-прежнему не желала, хотя в свете последних событий уже не сомневалась в том, что и это дикое предсказание когда-то сбудется. Но меньше всего теперь она собиралась угождать этой злосчастной парочке – Патриции и Роберту, помогая им объединить свои адские силы. Оскал потустороннего зла не пугал ее более, но внушал отвращение и непреодолимое желание воспрепятствовать осуществлению планов бывшей подруги, задавленной когда-то ею собственноручно.

Желая проверить одну из догадок или же, вернее, подтвердить таковую, Гудрун показала портрет Патриции сыну убиенной Амалии, для чего ей пришлось отыскать его в доме родственников отца, приютивших крошку до прояснения ситуации. Ребенок не овладел еще премудростями речи, но то, как он отскочил и зашелся в крике, пытаясь укрыться под подолом держащей его за руку тетки, лучше всяких слов сказало Гудрун, что дама, грозно взирающая с портрета, малышу знакома, причем явно не в связи с принесенными ею когда-либо сладостями.

Так или иначе, Гудрун стремилась избавиться от медальона. Она не могла заснуть, зная, что дьявольская притягивающая беду вещица находится в ее доме и, глядя на собственного ребенка, несчастная женщина содрогалась от мысли, что и он, возможно, скоро останется совсем один на свете, допусти его мать еще одну ошибку, череда которых сопутствовала ей все последнее время.

Магические ритуалы, могущие отвести беду, были Гудрун незнакомы, а единственный известный ей человек, пользующийся репутацией колдуна и ясновидящего и живущий в одном из соседних поселков, с отчаянной поспешностью закрыл перед нею ворота, едва бросив взгляд на добытый ею из-за пазухи медальон, что окончательно лишило ее способности рассуждать.

Поездка к морю отняла у нее несколько дней, не позволив даже присутствовать на похоронах Амалии, что вызвало недоумение несведущих сельчан, мнение которых, впрочем, было ей с некоторых пор безразлично. Решив захоронить медальон, когда-то украшавший шею ее гордой подруги, в море, Гудрун предприняла последнюю попытку покончить со всей историей, терзавшей ее жизнь. Попытку, как оказалось, столь же тщетную, как и все предыдущие.

С легким всплеском погрузился мастерски обработанный кусок золота в темные глубины, через несколько мгновений круги на поверхности воды исчезли и, казалось, кроме шрамов на сердце да заставляющих содрогаться воспоминаний ничего более от злосчастной реликвии не осталось. Но только казалось…