Читать книгу "Тень Великана. Бегство теней (сборник) - Орсон Скотт Кард"

Но халиф Алай был способен без всякого вреда для себя делать вид, будто эти нации все еще что-то значат в мире, успокаивая их мудрыми кивками и утешительными словами, а они, вернувшись домой, могли со спокойной совестью считать, будто помогают продвигать «мир на Земле».

После Алай жаловался Вирломи: неужели американцам мало, что весь мир пользуется их долларом и позволяет им контролировать деятельность МФ? Неужели русским недостаточно, что халиф Алай держит свои войска вдали от их границ и ничего не делает для поддержки мусульманских повстанцев в их пределах?

И чего ожидали от Алая французы, когда он услышал, каково мнение их правительства? Неужели они не понимали, что теперь они лишь зрители в великой игре, причем по собственному выбору? Игроки не собирались позволять болельщикам вмешиваться, как бы хорошо те в свое время ни играли.

На всех этих встречах Вирломи лишь снисходительно слушала и молчала. У большинства участников создавалось впечатление, будто она лишь подставная фигура, а все бразды правления в руках халифа. Впрочем, подобное мнение никому не вредило. Но Алай и его ближайшие советники знали, что дело обстоит совершенно иначе.

Сегодняшняя встреча была намного важнее. За столом собрались те, кто реально руководил мусульманской империей, – доверенные лица Алая, которые следили, чтобы главы различных исламских государств поступали так, как требовал от них халиф, и не выражали при этом недовольства его крепкой хваткой. Поскольку Алай пользовался восторженной поддержкой большей части мусульман, у него имелось мощное орудие воздействия, позволявшее добиться сотрудничества со стороны их правительств. Но пока что не хватало влияния, чтобы создать независимую финансовую систему, и ему приходилось полагаться на пожертвования служивших ему разнообразных республик, королевств и государств.

Сидевшие за столом следили, чтобы деньги поступали в Хайдарабад, а повиновение расходилось из него во все стороны, желательно – с минимальными трениями.

Самое удивительное, что все эти люди нисколько не стали богаче с тех пор, как Алай назначил их на соответствующие посты. Несмотря на все возможности брать взятки или присваивать себе часть денег, они оставались чисты. Ими двигала лишь преданность делу халифа и гордость, что им доверили столь почетную и ответственную работу.

Вместо одного визиря у Алая их была целая дюжина. И сейчас они собрались за столом, чтобы дать ему советы и выслушать его решения.

И каждого из них приводило в негодование присутствие Вирломи.

Та даже не пыталась как-то изменить их отношение. Несмотря на то что говорила она редко и коротко, голос ее звучал столь же тихо, а жесты были столь же загадочны, как и среди индусов. Но в мусульманских традициях не существовало богинь – возможно, лишь в Индонезии и Малайзии, где подобные верования пытались уничтожить в зародыше. Вирломи среди них выглядела инопланетянкой.

Камер не было, и играть роль перед данной публикой не имело никакого смысла. Почему же она продолжала изображать из себя богиню?

Неужели после того, как она в течение нескольких лет играла эту роль, чтобы поддержать индийское сопротивление, она действительно поверила в божественное вдохновение? Одна лишь мысль об этом могла показаться смешной. Если бы мусульмане полагали, что Вирломи и впрямь так считает, они бы ожидали от Алая, что он разведется с ней и покончит с этой чушью. Они согласились с тем, что Алай, словно Соломон в древности, может жениться на женщинах из многих королевств, символизируя подчинение этих королевств исламу, так же как жена подчиняется мужу.

Вирломи не могла считать себя богиней – в этом Алай не сомневался. С подобными предрассудками покончили бы еще в Боевой школе.

И Боевая школа была давно позади, и бо́льшую часть времени Вирломи провела в одиночестве, окруженная почитанием и лестью. Случилось многое, способное изменить любого. Она рассказывала ему о том, как началась кампания по строительству Великой Индийской стены из камней на дорогах, как ее собственные поступки на ее глазах превратились в массовое движение и как она впервые стала святой, а затем богиней, скрываясь в Восточной Индии.

Когда она объясняла ему про сатьяграху, он думал, что понял. Ты жертвуешь всем, выступая за правое дело без причинения вреда другим. И все же она убивала людей из оружия, которое держала в собственной руке. Бывали времена, когда она не уклонялась и от войны. Когда она рассказала ему про свой отряд воинов, который остановил целую китайскую армию, помешав ей снова вторгнуться в Индию и даже снабжать войска, которые систематически уничтожали персы и пакистанцы Алая, он понял, сколь многим обязан ее талантам командира и лидера, способного вдохновить солдат на невероятные подвиги, талантам наставника, который мог обучить крестьян, превратив их в жестоких и действенных воинов.

Вирломи, девушка из Боевой школы, жила где-то посередине между сатьяграхой и всеобщей резней.

А может, и нет. Возможно, жестокие противоречия в ее собственных поступках привели к тому, что она переложила ответственность на другого. Она служила богам, сама была богиней. И потому для нее не являлось чем-то необычным сегодня жить по законам сатьяграхи, а завтра похоронить под каменной лавиной целый конвой.

Ирония заключалась в том, что чем дольше Алай с ней жил, тем больше он ее любил. Она была прекрасной и доброй женой и разговаривала с ним открыто, по-девичьи, словно они были школьными друзьями. Словно они были еще детьми.

«Но ведь мы и есть дети?» – размышлял Алай.

Нет. Он уже стал мужчиной, хотя ему не исполнилось и девятнадцати. А Вирломи была старше его и вовсе не ребенком.

Но у них обоих не было детства. Даже вместе они были одиноки, и их брак, скорее, напоминал игру в мужа и жену. И тем не менее он приносил им радость.

А когда они приходили на встречу, подобную сегодняшней, Вирломи могла отбросить прочь свой игривый нрав и естественное девичье поведение, превратившись в раздражающую всех индуистскую богиню, продолжавшую вбивать клин между халифом Алаем и самыми верными его слугами.

Естественно, членов совета беспокоили Питер Виггин, Боб, Петра и Сурьявонг. Статью Мартелла восприняли со всей серьезностью. И столь же естественно, что Вирломи отмахнулась от этой темы в свойственной ей раздражающей манере:

– Мартелл может писать что хочет. Это ничего не значит.

Стараясь ей не противоречить, Хадрубет Сасар по прозвищу Колючка заметил очевидное:

– Оба Дельфики уже неделю как в Армении.

– У них там семья, – напомнила Вирломи.

– Они в отпуске, повезли детей в гости к бабке с дедом, – сказал Аламандар, пряча за иронией презрительное отношение.

– Вовсе нет, – возразила Вирломи, даже не скрывая презрения. – Виггин хочет, чтобы мы думали, будто они что-то замышляют. Мы выведем турецкие войска из Синьцзяна, чтобы вторгнуться в Армению, а затем Хань Цзы нанесет по Синьцзяну удар.

– Возможно, у аль-халифа есть данные разведки, указывающие на союз императора Китая с Гегемоном, – заметил Колючка.