Читать книгу "История России. Смутное время Московского государства. Окончание истории России при первой династии. Начало XVII века. - Дмитрий Иванович Иловайский"

удостоился триумфальной встречи. Привезенный им Василий Шуйский на торжественном приеме не хотел поклониться королю и вообще держался с достоинством, продолжая считать себя московским царем. Подробно донося Сигизмунду обо всех событиях и обстоятельствах московских, гетман пытался убедить его в необходимости подтвердить условия своего договора с временным правительством. Попытка эта, как и следовало ожидать, осталась тщетной. Однако, приглашенный к участию в совещаниях с московским посольством, гетман заговорил с москвичами иным тоном, чем прежде. Например, по поводу Смоленска напрасно послы напоминали ему заключавшееся в договоре с Елецким и Валуевым обязательство снять осаду Смоленска, как скоро жители его присягнут королевичу. Жолкевский заметил, что ничего не помнит и условия этого договора подписал не читавши. Ссылаясь на то, что они не уполномочены изменить статьи своего наказа, послы испросили позволения отправить по сему поводу в Москву гонца.

Отчасти угрозами, а отчасти льготами полякам удалось более половины посольства, хотя бы только наружным образом, склонить на свою сторону. В королевский лагерь уже начали приезжать с разных сторон московские люди, чтобы заявлять о своей преданности и выпрашивать у короля грамоты на поместья и вотчины. Подобными грамотами и другими наградами соблазнились также и многие члены посольства; в их числе оказались думный дворянин Сукин, дьяк Сыдавной Васильев, спасский архимандрит Евфимий, троицкий келарь Палицын и Захар Ляпунов. Вместе с грамотами давалось разрешение уехать домой, и это разрешение особенно соблазняло членов посольства, стремившихся выйти из своего бедственного положения. Еще дорогой в Смоленск некоторые дворяне и дети боярские тайком покинули посольство и разъехались по домам; а теперь другие их товарищи притворно соглашались на присягу не одному королевичу, но и самому королю, чтобы вырваться на свободу. В посольской свите находились и дети боярские Смоленского уезда. Канцлер прямо потребовал от них присяги королю, а иначе грозил лишением поместий; одни присягнули, другие отказались. Таким образом, в самом посольстве произошли несогласия и споры. Но были и такие члены, которые в эту трудную минуту проявили мужество и непреклонную верность родине. После Филарета и князя Голицына такою твердостью отличился особенно дьяк Томило Луговский, которого никакие прельщения и угрозы Сапеги не могли склонить к измене своему долгу. Итак, большая часть посольства разъехалась, а оставшиеся очутились в положении пленников.

Осада Смоленска во время сих переговоров продолжалась с усиленным рвением. Но оно пока разбивалось об упорство и мужество осажденных. Из города постоянно являлись в лагерь перебежчики, которые доносили о раздорах и болезнях, свирепствовавших между осажденными, и тем питали у осаждавших надежду на скорый успех. Действительно, раздоры были; но воевода Шеин и архиепископ Сергий умели их побеждать. Продовольствия оставалось еще довольно; зато страшно развивавшаяся цинга похищала большое количество людей, и число защитников заметно таяло. Тем не менее все неприятельские подкопы были своевременно уничтожаемы и все приступы отбиваемы. Иногда осаждающим удавалось разрушить часть стены или башню; но за этими развалинами они встречали высокий вал, вооруженный пушками, который преграждал им путь. Шеин проявлял не только замечательную военную умелость и бодрость духа, но и ловко вступал иногда в переговоры, чтобы выиграть время. Напрасно подсылаемые к стенам русские изменники доносили ему о свержении царя Василия, о московской присяге королевичу Владиславу, о занятии Москвы поляками. Он не внимал никаким увещаниям и продолжал вести энергичную оборону.

Любопытны отношения московского временного правительства, вообще боярства, к польскому королю и его главному советнику литовскому канцлеру Сапеге. В руках сего последнего сосредоточилось ведание московскими делами со времени присяги королевичу Владиславу. К нему обращаются из Москвы бояре и некоторые другие чины с разными посланиями и просьбами, особенно те, которые искали милостей и наград в виде санов, поместий и вотчин. Из дошедших до нас таковых посланий узнаем, что, например, глава Правительственной думы князь Мстиславский, получивший от короля похвальную грамоту за содействие к избранию Владислава, пожалованный саном слуги и конюшего, бьет челом Льву Сапеге и просит его о пожаловании окольничества уехавшему под Смоленск Ивану Васильевичу Головину. А ближайший товарищ Мстиславского по думе боярин Федор Иванович Шереметев униженно просит Сапегу ходатайствовать перед королем о своих «вотчинных деревнишках» и ссылается на свою «службу и правду» королю и королевичу. Такие же челобитные шлет Сапеге печатник Иван Грамотин. Известный Федор Андронов, приставленный в Москве к государственной казне, также просит Льва Сапегу ходатайствовать о пожаловании его поместьями, именно сельцом Раменьем в Зубцовском уезде и сельцом Шубином с деревнями: так как сии земли, отнятые у одного из Годуновых и у Зюзина, отданы были Тушинским вором Ивану Мартыновичу Заруцкому. Андронов при сем дает советы, как спровадить сверженного царя Василия к королю, как ослабить ратную московскую силу в столице, разослав ее по городам (что и было вскоре исполнено), и как нужно по приказам посадить людей, преданных королю, на место «похлебцев» Шуйского. Кроме того, он жалуется, что в Москве не один гетман (Жолкевский) раздает поместья, но и другие сильные люди, например Салтыковы.

В свою очередь, Михаил Салтыков жалуется на притеснения и взяточничество того же Федора Андронова, который сам причисляет себя к «правителям» и является одним из «временников» (временщиков), подобных тем, которые были при Шуйском. «Отец его (Андронова) в Погорелом Городище торговал лаптями; а он взят к Москве из Погорелого, по веленью Бориса Годунова, для ведовства и еретичества, а на Москве был торговый мужик». От него большой недобор в казне, «потому что за многих Федор Андронов вступается и спущает, для посулов, с правежу; а иных не своего приказу насильством под суд к себе емлет, и сам государевых денег в казну не платит». В следующих письмах своих Салтыков уведомляет о кознях Калужского вора, который продолжал ссылаться со своими московскими доброхотами. Так, от него приехал один священник с грамотами к патриарху и боярам; его схватили и пытали; на пытке он показал, будто с вором ссылаются князья Андрей Голицын и Иван Воротынский. (Эти два князя были взяты под стражу, а священник казнен.) Салтыков советует королю спешить в Москву и «вора доступать». Льву Сапеге он, между прочим, посылает в подарок лисью шапку, черную горлатную, со свояком князем Звенигородским, прося ходатайствовать за сего последнего перед королем о разных пожалованиях. Для себя и сына своего Салтыков выпросил села Вагу, Чаронду, Тотьму и Решму, которые при Борисе были за Годуновыми, а при Шуйском за Шуйскими. Относительно доносов на него в произвольных правительственных действиях и раздаче земель он оправдывается тем, что все дела делает вместе с Федором Ивановичем