Читать книгу "История России. Смутное время Московского государства. Окончание истории России при первой династии. Начало XVII века. - Дмитрий Иванович Иловайский"

Дмитрий Иванович Иловайский

История России

Смутное время Московского государства

Окончание истории России при первой династии

Начало XVII века

Дмитрий Иванович Иловайский

© «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024

I

Польские козни и начало самозванства

Три фамилии, виновные в самозванческой интриге. — Руководящее участие в ней Льва Сапеги. — Первый самозванец. — Григорий Отрепьев. — Объявление названого Димитрия Вишневецкими и комедия с приметами. — Роль Мнишеков и самборское пребывание Лжедимитрия. — Участие нунция Рангони и Сигизмунда III. — Лжедимитрий в Кракове. — Участие иезуитов. — Покровители и противники обмана. — Меры Бориса Годунова и его суеверие. — Ошибочное отождествление Лжедимитрия с Отрепьевым. — Участие казачества. — Вербовка войска. — Поход. — Первые успехи. — Петр Басманов и неудачи самозванца. — Его поражение у Добрыничей Кромы и новый поворот дела. — Пребывание в Путивле

Адский замысел против Московского государства — замысел, плодом которого явилось самозванство, — возник и осуществился в среде враждебной польской и ополяченной западнорусской аристократии. Три фамилии были главными зачинщиками и организаторами этой гнусной польской интриги: коренные католики Мнишеки, незадолго изменившие православию Сапеги и стоявшая уже на пути к ополячению или окатоличению семья Вишневецких. Литовский канцлер Лев Сапега желал внести смуту в Московское государство, чтобы ею могла воспользоваться Речь Посполитая; следовательно, действовал в видах политических. Юрий Мнишек, воевода Сандомирский, руководился по преимуществу личными интересами; этот старый интриган хотел поправить свое расстроенное состояние и блистательным образом пристроить одну из своих дочерей. А два брата Вишневецкие, Адам и Константин, по-видимому, вовлеклись в интригу по свойству с Мнишеками. Адам еще держался православия, но отличался распущенными нравами; брат же его Константин, женатый на Урсуле Мнишековне, успел уже перейти в католичество.

Идея самозванства вытекала почти сама собой из тех обстоятельств, в которых находилась тогда Московская Русь. Эта идея уже носилась в воздухе со времен трагической смерти царевича Димитрия, которая, без сомнения, продолжала служить в народе предметом разнообразных толков и пересудов. От них недалеко было и до появления легенды о чудесном спасении, которому так склонна верить всякая народная толпа, особенно недовольная настоящим, жаждущая перемен, и прежде всего перемены правительственных лиц. Мы знаем, что Борису Годунову и по характеру своему, и по разным другим обстоятельствам не удалось ни приобрести народное расположение, ни примирить с необычайным возвышением своей фамилии старые боярские роды. Всякому постороннему наблюдателю была очевидна шаткость его положения и непрочность новой династии, еще не успевшей пустить корни в стране. Мысль выставить против Годуновых хотя бы одну тень прирожденного наследника престола должна была представиться очень соблазнительной; успех казался легко достижимым. Идея самозванства, по всей вероятности, немалое время носилась в разных головах и внутри Московского государства, и вне его пределов, пока осуществилась на деле. Гораздо удобнее могла она осуществиться, конечно, не внутри государства, а в такой соседней и неприязненной ему стране, какой была Речь Посполитая с ее своевольным панством и хищным украинским казачеством. Здесь уже и прежде практиковались опыты выставлять самозванцев для соседей, а именно для Молдо-Валахии. Во второй половине XVI века не один смельчак, назвавший себя сыном или родственником какого-либо умершего господаря, добывал, хотя бы и на короткое время, господарский престол с помощью вольных казацких дружин. (К числу таких самозванцев принадлежали известные Ивоня и названый его брат Подкова.) Праздная, бурная часть польско-русской шляхты и казацкая вольница представляли готовый материал для всякого отчаянного предприятия, в случае успеха обещавшего богатую добычу и громкую славу. Если для добывания господарского престола какой-нибудь Молдавии претенденты собирали здесь тысячи смельчаков, то сколько же можно было найти их для такого заманчивого предприятия, как завоевание московского царского престола!

Кто был первый самозванец, принявший на себя имя царевича Димитрия, может быть, со временем объяснится какой-нибудь счастливой находкой, а может быть, навсегда останется тайной для истории. Есть глухое известие, которое называет его побочным сыном Стефана Батория, — известие само по себе достойное внимания; но мы не можем ни принять его, ни отвергнуть за недостатком более положительных данных. Можем только заключить, что, по разным признакам, это был уроженец Западной Руси, и притом шляхетского происхождения. В какой религии он был воспитан, трудно сказать: может быть, в православной; а возможно, что он принадлежал к Реформации и даже к столь распространенному тогда в Литовской Руси арианству. Во всяком случае, на историческую сцену молодой самозванец выступил из среды бедного шляхетства, которое наполняло дворы богатых польских и западнорусских панов, нередко переходя на службу от одного из них к другому. Это был хотя и легкомысленный, но, несомненно, даровитый, предприимчивый и храбрый человек, с сильно развитой фантазией и наклонностью к романтическим приключениям. Сдается нам, что и самый толчок к столь отчаянному предприятию, самая мысль о самозванстве явилась у него не без связи с романтическими отношениями к Марине, дочери сандомирского воеводы, у которого некоторое время он, по-видимому, находился на службе. Возможно, что кокетливая, честолюбивая полька, руководимая старым интриганом-отцом, вскружив голову бедному шляхтичу, сама внушила ему эту дерзкую мысль. Как бы то ни было, сие столь обильное последствиями предприятие, по нашему крайнему разумению, получило свое таинственное начало в семье Мнишеков и было ведено с их стороны весьма ловко. Очевидно, они рассчитывали в случае удачи воспользоваться всеми ее выгодами, а в случае неудачи остаться по возможности в стороне. Самое объявление названого царевича должно было совершиться не в их доме, а в другом, хотя и родственном, именно у Вишневецких, притом не у католика Константина Вишневецкого, женатого на Урсуле, младшей сестре Марины, и, следовательно, слишком близкого к семье Мнишеков, а у его православного двоюродного брата Адама. Урсула, конечно, была в этой интриге усердным агентом своей старшей сестры, которая в ожидании московской короны успела уже сделаться зрелой девой.

Неизвестно, каким способом Мнишеки сумели привлечь к своей интриге литовского канцлера Льва Сапегу; а еще вероятнее, что он-то и был первым начинателем замысла и самих Мнишеков натолкнул на это предприятие. Во всяком случае, его близкое участие в сей интриге не подлежит сомнению. Как сановник, ведавший иноземные сношения, он хорошо знал положение дел в Московском государстве; имел случай наблюдать его и собственными глазами, так как был послом