Читать книгу "Мальчик, которого растили, как собаку. И другие истории из блокнота детского психиатра - Майя Салавиц"

Тогда ключ к выздоровлению лежит в том, чтобы научить пациента понимать, что его восприятие — это не обязательно реальность, что мир может оказаться не таким мрачным, как кажется. С Эмбер эта работа была очень долгой. Я хотел помочь ей осознать, что не все люди стремятся причинить ей боль. Были люди — учителя, сверстники, соседи, — которые могли быть добрыми, способными поддержать и позитивными. Но она часто отвергала поддержку и защиту из-за той боли и ужаса, которые принес в прошлом в ее жизнь Дуэйн.

Однажды, войдя в мой кабинет, она спросила:

— А вы знаете, что ворон это самая умная птица? — Она посмотрела мне в глаза почти с вызовом. Она плюхнулась на стул, положив ноги на маленький кофейный столик.

— Нет, я не знал этого. Почему ты об этом спрашиваешь? — Я закрыл дверь кабинета, сел за стол на вращающийся стул и повернулся к ней лицом.

— Corvus corax, — она произнесла латинское название вида «ворон обыкновенный».

— Ты знаешь латынь?

— Нет. Это просто научное название ворона.

— Тебе нравятся вороны?

— Я — ворон.

— Ты выглядишь, как девочка.

— Смешно. Вы знаете, что я имею в виду.

— Возможно.

Она не отреагировала. Я продолжал:

— Ты хочешь поговорить о животных. Давай поговорим о мире животных.

— Ладно.

— Многие животные имеют свои способы посылать сигналы другим животным — своего вида и хищникам.

Пока я говорил, она усаживалась все глубже на стуле. Она затихла. Я видел, что она вот-вот может «закрыться».

— Иногда эти сигналы говорят: не прикасайся ко мне. — Я замолчал и позволил тишине заполнить комнату. Я пытался дать ей понять, что она сама испускает очень мощные сигналы «оставьте меня в покое». Я знал, что часто ее мрачные прогнозы в стиле «люди не любят меня» были самоисполняющимися пророчествами. Она посылала негативные сигналы — и получала негативные ответы. И, конечно, в дальнейшем подобные реакции все сильнее укрепляли ее убеждение в том, что мир наполнен людьми, которым она не нравится. Она моргнула и посмотрела на меня. Она все еще не настроилась.

— А что делает ворон? — спросил я. Она слегка улыбнулась.

— Ворон делает так. — Она подалась вперед, наклонилась ко мне и подняла длинный рукав своей рубашки. Я ожидал, что увижу свежие порезы. Но я увидел только новую татуировку — совершенно черными чернилами. Это был ворон с распростертыми крыльями. Она подняла руку, чтобы я мог рассмотреть картинку.

— Хорошие чернила. Кто делал работу?

По крайней мере, теперь она знала, что ее черные одежды, пирсинг и новая татуировка посылают сигналы.

— Бубба, там внизу на Монтроузе.

Она опустила рукав.

— Значит, теперь татуировка. Эффект такой же, как от порезов?

— Нет, не такой. Это не так больно.

— Ты продолжаешь резать себя?

— Нет. Я пытаюсь использовать эти упражнения с релаксацией. Иногда они очень хорошо действуют.

Я научил ее приемам самогипноза, чтобы она использовала его в ситуациях, когда чувствует потребность порезать себя. Гипноз помогает людям держать свою способность к диссоциации под контролем. Я хотел, чтобы Эмбер научилась сознательно контролировать, когда и до какой степени использовать данный механизм адаптации.

Я научил ее простой технике, в основе которой лежит фокусирование на дыхании. Сначала она просто минуту или две следила за своим дыханием, затем делала какое-то количество глубоких контролируемых вдохов, производя отсчет в обратном порядке — от десяти до одного. С каждым вдохом она воображала, что спускается на одну ступеньку вниз по лестнице. В самом низу лестницы была «дверь», и когда она открывала эту дверь, она оказывалась в своем «безопасном» месте, где никто не мог причинить ей боль и где она контролировала ситуацию. Когда она освоила эту технику, мы стали работать над тем, чтобы она использовала именно ее, когда была чем-то расстроена или подавлена, а не делала порезов на своем теле.

Мало-помалу она открывалась, и потом снова закрывалась. Она могла немного поговорить о той боли и стыде, которые ей пришлось переносить, а потом, когда ей становилось слишком больно, она снова замыкалась в себе. Я не подталкивал ее к откровенности. Я знал, что ее «защита» имеет причину и что, когда она будет готова, то расскажет мне больше. Она делала все больше татуировок, в основном, небольших, и все они были черные. Была, например, черная роза. Был черный галльский узел.

Еще маленький ворон. И она все еще одевалась только в черное.

Как-то, когда терапия продолжалась уже довольно долго, во время сеанса мы говорили о том, как получается, что люди могут читать других людей и отвечать им. Мы говорили про сигналы, которые посылаем.

— Ты знала, что мозг человека имеет специальные нейроны, задача которых — реагировать на социальные сигналы других людей?

Я поднял журнал по неврологии, который читал, и снова пытался помочь ей понять, что она посылает людям негативные сигналы и что, возможно, она неправильно читает сигналы других людей.

— Вы говорите, что мои нейроны социальных сигналов ни к черту не годятся?

Она немедленно перескочила ту точку, где я собирался остановиться, сам ее ответ уже отчетливо проиллюстрировал проблему, которую я пытался до нее донести. Мне нужно было немного отступить.

— Откуда ты это взяла?

— Я знаю, что именно так вы и думаете.

— Итак, твои силы простираются уже до чтения моих мыслей? Ты можешь читать мысли всех людей или только мои?

Она не почувствовала юмора в моих комментариях. Я решил, что будет безопаснее продвигаться вперед на когнитивном, а не на эмоциональном уровне.

— Когда эти особые нейроны в мозге активизируются, они почти отражают аналогичные нейроны в мозге другого человека, того, с кем ты взаимодействуешь. На самом деле они и называются зеркальные нейроны. Они являются частью систем, которые использует наш мозг, чтобы мы могли общаться с другими людьми. Ясно?

Она слушала. Я надеялся, что она обрабатывает информацию, возможно, думает, что она может значить лично для нее. Я продолжал:

— Когда мать держит своего новорожденного ребенка, улыбается и гукает ему, все поступающие сенсорные сигналы — визуальный от улыбки матери, аудиальный от ее гуканья, обонятельные сигналы от запаха и тактильные от тепла и давления материнского прикосновения — все они формируют определенный паттерн нервной активности, который стимулирует те же части мозга ребенка, которые использует его мать, чтобы производить все эти действия. Таким образом, мозг ребенка фактически формируется за счет повторяющейся по определенному образцу стимуляции со стороны матери!

Она теперь слушала. Я видел, что ей интересно, она согласно кивала головой. Я сказал: