Читать книгу "Журналист для Брежнева или смертельные игры - Эдуард Тополь"

– Да выключи ты этот джаз!

Джаз в «Жигулях» стих и тут же голос Наташи сказал:

– Смотри! Смотри их сколько! Не стреляй, идиот!

Хлопок выстрела прозвучал не в воздухе, а в эфире – мы услышали его по радио из «Жигуленка». Но Долго-Сабуров промахнулся, он стрелял просто наугад, через плечо, одной рукой держа руль и не снижая скорости. Наташа забилась там в истерике:

– Герман! Герман! Что ты делаешь?! Мы убьемся! Останови!

– Заткнись, шлюха!

– Герман! Я тебя умоляю! Я тебя умоляю, дарлинг! Смотри, тут уже вертолет! Они нас окружают… Остановись!!!

– Хрена! Ты с Балаяном спала? Спала! С Сысоевым спала? Спала! С Векиловым в Баку тоже спала! Завтра ты с легавыми ляжешь ради своего брата! Нет уж! Ни мне жизни, ни тебе!

«Жигуленок», уже взятый буквально в тиски двумя «Волгами», мотоциклистом и нашей машиной, а сверху еще и накрытый низко ревущим вертолетом (в эфире билось истошное светловское: «Не стрелять! Не стрелять!!»), вдруг взял резко влево и пошел лоб в лоб встречному самосвалу. Испуганный самосвал в последнюю секунду чудом ушел от лобового столкновения, вылетел через кювет и перевернулся. Вертолет тут же ушел вперед, по ходу нашей погони, усиленный его динамиками голос пытался прекратить движение по шоссе вообще, но Долго-Сабуров под истошный крик Наташи «Не-е-е-е-е-ет!!!» на скорости 150 километров в час врезался в бок следующей машины – медленно сползающего к обочине цементовоза.

Мешанина смятого железа, крови, окровавленных кусков человеческого тела, внутренностей, да изуродованная, спрессованная в гармошку задняя часть кузова «Жигулей» – вот что увидели мы, когда, проскочив на скорости место происшествия, притормозили, развернулись и подъехали к накрененному цементовозу, под которым лежали останки автомашины «Жигули» и его двух пассажиров. Из разбитого бензобака вытекали на шоссе последние капли бензина.

Неподалеку сел вертолет, из него бежали к нам оперативные сотрудники МУРа. Со всего шоссе, из всех остановленных и остановившихся машин сюда же сбегались любопытные. Прибывшая «скорая помощь» возилась поодаль с водителем перевернувшегося самосвала. Из кабины цементовоза выбрался насмерть перепуганный молоденький водитель, увидел ошметки крови и мяса и кашу окровавленного железа под своей машиной и тут же подался в сторону – его стошнило.

Вылетевший на развороте в кювет капитан ГАИ поднялся, заглушил двигатель перевернутого мотоцикла и, прихрамывая, подошел к нам. Лицо у него было мучнисто-белое, губы – серые, без кровинки. Глядя на останки синего «Жигуленка», он сказал:

– Вот сволочь!

– Дурак ты, капитан… – негромко произнес Светлов. И повернулся ко мне и капитану Ласкину: – Тут мы уже ничего не найдем. Поехали. Нужно срочно брать всех, кому он сегодня раздавал наркотики. Может, кто знает и доктора. – И спросил у меня: – Правильно?

Я кивнул. Мне и самому хотелось побыстрей уехать. Я видывал виды в своей практике, и в моргах был несчетное количество раз, и на местах аварий, пожаров и катастроф, но чтоб вот так – минуту назад слышать голоса живых людей, их разговоры, объяснения в любви и ревности, планы на будущее, а затем – это бесформенное месиво мятого железа, человеческих костей, внутренностей и крови… У меня до сих пор стоит в ушах ее безумный, умоляющий, отчаянный крик: «Не-е-е-е-ет!!..»

20 часов 42 минуты

На Петровке в Дежурной части нас ждал майор Ожерельев. Я приехал сюда один. Светлов, Ласкин и вся остальная опергруппа уехали на Арбат и по всем остальным адресам, где побывал сегодня Долго-Сабуров с наркотиками. Им предстояло арестовать как минимум семнадцать человек, включая «Зойку-Чародейку», а если кто-то из арестованных начнет «колоться» сразу и называть другие имена дельцов подпольного бизнеса наркотиками – то «заметать» и их тоже. Не может быть, чтобы, зная Долго-Сабурова и спекулируя наркотиками, никто из них не встречался с этим «доктором Борисом» или не слышал его адреса, фамилии или места работы.

После этого безумного дня, начавшегося почти в пять утра обыском в вагоне Долго-Сабурова, одиссеи с арестом Акеева и его любовницы Елены Смагиной, после уже почти предрешенного и, казалось бы, неминуемого ареста доктора и обнаружения Белкина, обернувшихся самоубийством Долго-Сабурова и убийством Наташи, предстояло все начинать сначала – с канители допросов обвиняемых и соучастников, очных ставок, создания словесного портрета этого доктора, его фоторобота и прочесывания с этим портретом всех больниц Москвы и Московской области. 27-летний (ровесник Белкина) врач-психиатр, психотерапевт или анестезиолог – в принципе, по этим данным найти человека можно, но не в один день.

А в нашем распоряжении был только один, максимум – два дня.

Долго-Сабуров упомянул в машине, в разговоре с Наташей, что «Борис велел быть не позже семи, иначе мы не успеем на самолет». Вряд ли он теперь же, не дожидаясь сестры и Долго-Сабурова, помчится на аэродром, чтобы улететь, но если у него есть какие-то осведомители в милиции типа «Катюхи» – подруги Наташи, – то уже завтра-послезавтра он узнает о катастрофе на шоссе и вообще не покажется в московских аэропортах, а вылетит в Среднюю Азию из Киева, Ленинграда, Ростова или Перми – поди угадай, откуда! Тем не менее Светлов еще по дороге от места катастрофы связался через Дежурного по городу с воздушной милицией Внуково, Домодедово и Быково, распорядился тщательно проверять все среднеазиатские рейсы и дал приметы доктора – 27 лет, среднего роста, полный, волосы черные, глаза карие, лицо круглое, на правой руке перстень с печаткой, зовут Борис, но документы могут быть и на другое лицо или фальшивые.

Все это – и арест спекулянтов наркотиками и проверка пассажиров среднеазиатских рейсов – было правильно, необходимо, логично, но… Время! У нас не было времени на ожидание, когда рыбка сама приплывет в руки. Нужно было что-то придумать, но что?

Измочаленный, голодный и подавленный виденным только что самоубийством, я приехал в «Дежурную часть». Здесь меня ожидали Ожерельев и Маленина. Маленина была воодушевлена: первый же день ревизии аптечных складов показал, что готовых к отправке в воинские госпитали и обычные больницы партиях морфия почти десять процентов недовложенных ампул, и один из кладовщиков уже «раскололся», сообщил, что переупаковка и выемка происходит на складах. Час назад она искала меня, чтобы рассказать о своем успехе, Пшеничный ей сказал, что мы арестовали Акеева, и теперь ей не терпелось сегодня же, сейчас же допросить его о делах его «шефа» – начальника Аптечного управления.

А майор Ожерельев, вернувшийся с обыска дачи Сысоева, доложил:

– Дача пуста, товарищ Шамраев. То есть шмоток полно, мебель классная, стереоустановка, ковры, цветной телевизор, кассетный магнитофон, музыки навалом, жратвы полный холодильник, бар – балы можно закатывать. И судя по немытой посуде, сваленной на кухне, там был сабантуй перед отъездом человек на двадцать. На бокалах – губная помада, в спальне все простыни – со следами бурной любви. Я всю посуду отправил на опыление и дактилоскопирование, это само собой, а в гараже я обнаружил тайник, но как и сказал Акеев, тайник пуст. Там же, в гараже валяется два матраца, я думаю, на них спали Белкин и Рыбаков. И веревку нашел – похоже, их там держали связанными. Гараж на отшибе, кирпичный, с ямой – хоть месяц там людей держи, только рот им заткни, чтобы не орали. Но самое интересное – вот, – он показал мне обычную магнитофонную кассету. – Больше трех часов обыск делали и музыку слушали, грех не слушать такую аппаратуру, я любитель. И вдруг… Вот послушайте.