Читать книгу "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

Они говорят, думает Луиза, как любая другая скучная парочка, занимающаяся сексом всего два-три раза в неделю.

Они говорят так, словно Рекс никогда не встречался с женщиной, которая воспламеняет все вокруг себя или стоит голышом у воды перед наступлением Нового года.

Они едят блюда смешанной корейско-мексиканской кухни. Пьют красное вино. Рекс расплачивается.

После этого он просит ее с ним прогуляться. Они гуляют.

Все очень мило. Все очень обычно. Они шагают, взявшись за руки, по Бликер-стрит, потом через Вашингтон-сквер-парк, а затем обратно к Китайскому кварталу. Небо усыпано звездами, у Рекса от холода краснеют уши, так же как и оттого, когда он нервничает или стесняется. Внезапно Луизу охватывает непобедимая уверенность в том, что единственная причина, по которой они совершают такую романтическую прогулку под луной, состоит в том, что он не хочет ее трахать (не в этом платье, может, вообще никогда).

Он тихонько мурлычет себе под нос, когда они проходят мимо Дойерс-стрит.

Она берет его за руку. Увлекает его в переулок без фонарей, темный, мощенный булыжником, где в свое время мафиози убивали конкурентов (как однажды сказала Лавиния), потому что здесь тебя никто не увидит.

Он смеется. Шагает за ней.

Она прижимает его к стене. Целует так крепко, что надкусывает ему губу.

Целует так крепко, что он ахает.

У него очень смущенный вид, когда она отстраняется.

Не надо бы ему так удивляться, думает Луиза, пора бы уже и привыкнуть. Лавиния бы поступила именно так.

Она снова целует его, на этот раз еще крепче, и шарит рукой вдоль его бедра, нащупывает член (он еще не стоит, это ее забота).

– Ты что делаешь? – смеясь, спрашивает он, но смех его от души.

– Давай, – говорит она. – Никто не заметит (всем хочется трахнуть шизанутых, вот в чем штука).

– Я хочу тебя, – добавляет она.

А он по-прежнему тихонько смеется, словно это и вправду смешно. Из-за платья? Оттого, что ей тридцать? Оттого, что Корделия сказала «никто и никогда не может забыть Лавинию», и она права? Луиза целует его еще крепче, так жестко, что ей кажется, что она хочет его поранить, поскольку если она не сможет заставить его хотеть ее, она по крайней мере может его заставить ее бояться, самую малость, и поскольку она не сможет стать Лавинией, она с тем же успехом сможет стать шлюхой («Ты не та женщина, на которой я женюсь», – сказал Хэл Афине, да с такой легкостью, словно та вообще трахнулась бы с ним, не живи он в «Дакоте»), она целует его все крепче и жестче, шепча ему на ухо: Хочу, чтобы ты меня трахнул. Наконец у него встает, только когда он с силой хватает ее за запястье, когда начинает прерывисто дышать, когда он отрывисто и отчаянно стонет, и это означает, что у нее есть над ним власть, когда он грубо тискает ее, и это, что у нее есть над ним власть, – она отстраняется от него.

Он снова притягивает ее к себе.

Она хочет, чтобы он смаковал свою тягу к ней, словно это навсегда.

Он прижимает ее к стене, задирает ей юбку, стягивает трусики, и теперь Луиза точно не знает, кто из них это затеял, то ли она завлекла его так, что он ее захотел (теперь она в этом очень преуспела), то ли с самого начала он именно этого и хочет, потому что он мужчина. Он щупает ее под юбкой (это я делала раньше, думает Луиза, все, все это я делала раньше), и Луиза начинает шептать ему все, что скажет женщина, которую ты захочешь трахнуть, и сама не знает, хочет ли она ему это сказать, или же ей просто хочется быть женщиной, заставляющей мужчин слышать эти слова, но она шепчет ему на ухо, что хочет его, что он ей нужен, что она мокренькая, и пусть он отвезет ее домой, и теперь он принадлежит ей, слыша это, он становится жестче, слыша это, и тут, не думая, она говорит ему, что хочет, чтобы он трахнул ее в задницу.

– Что?

Он спрашивает так, словно это не то, о чем мечтает каждый одинокий мужчина-натурал.

Он отстраняется, чтобы поглядеть на нее.

– Ничего, – отвечает Луиза. – Забудь.

– Но…

– Давай дальше, – говорит Луиза, они начинают толкать друг друга, мешать друг другу, тела их не смыкаются, и тут Рекс шепчет: «Блин, давай возьмем такси», и они едут к Рексу (Луиза платит), и Рекс трахает ее так же, как много раз до этого. Он утыкается ей в плечо, зарывается лицом в ее волосы, словно от чего-то прячется, словно изгиб ее руки – его заветная гавань. Она тоже к нему прижимается и думает вот так достаточно, а он начинает жестче с ней обращаться, и она думает я свела его с ума, но все же немного хочет, чтобы он стал еще жестче, чтобы доказать, что она может сделать подобное с человеком, но он на нее даже не смотрит – входит в нее так резко, что ей больно, но даже не смотрит на нее – и, может, искренне, а может, чтобы его шокировать, а может, чтобы заставить его ее заметить, Луиза говорит: «Я люблю тебя, люблю», когда он кончает.

Он целует ее в лоб.

Скатывается с нее.

– Ты мне нужна, – шепчет он. Целует ее в плечо.

В ту ночь Луиза снова не спит.

– Вы занимались с ним сексом? – спрашивает Корделия, когда на следующий день Луиза возвращается домой. – С вашим серийным убийцей?

В девять утра она полностью одета в некрасивую юбочку и водолазку. Она читает.

– Не твое это дело, – отвечает Луиза.

– Почему?

– Потому что тебе семнадцать лет.

– Во многих странах возраст согласия, – возражает Корделия. – Я ведь все-таки вас ждала.

– Зачем?

– Волновалась. На тот случай, что он и вправду серийный убийца, приковавший вас цепями в каком-нибудь подвале.

– Откуда бы ты узнала?

– Ну, вы бы не вернулись домой. – Она вздергивает подбородок. – Вы с ним в первый раз встречались?

– Я в душ, – говорит Луиза.

– Я не пытаюсь любопытничать, – продолжает Корделия. – Просто интересно. Можно ли и вправду заняться сексом с тем, с кем только что познакомился?

Она провожает Луизу до двери ванной.

Луиза закрывает дверь. Снимает одежду.

– А вы не боитесь? – глухо спрашивает через дверь Корделия.

– Чего?

– Ну, не знаю? Болезней? Что вас покалечат?

Луиза встает под душ. Включает горячую воду так, что ее всю обжигает.

Корделия целыми днями занимается и посылает сообщения Лавинии, которая редко на них отвечает.

– Вам не надо волноваться, – говорит Корделия за три дня до Рождества. – В том смысле, чтобы оставлять меня одну. Я не пью, не принимаю наркотики, я вообще ничего не делаю. Так можете ехать домой, если хотите. А я останусь и дождусь Винни. Домой я не собираюсь.