Читать книгу "От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер"

Они редко кого-то видят, поэтому очень рады мне. Время от времени по ночам унтер-офицер-квартирмейстер доставляет им продукты, и потом они проводят несколько дней и ночей не видя ни единой живой души. Я приехал вовремя, говорят они, потому что они приготовили упитанного зайца, который свалился на них ночью буквально с небес. Бедное животное из-за своего внушительного веса подорвалось ночью на мине. Ребята встревожились, решив, что это вражеский разведдозор пытается пробраться через минное поле, дабы нанести им неожиданный визит вежливости! Они выползли в поле посмотреть, что происходит, и наткнулись на эту полуденную трапезу, которую я собираюсь разделить с ними. Я провел среди них не менее двух часов, рассказывая новости о деревне и о наших приятелях. Затем оставил своего друга Макса и, если мне не изменяет память, Эдгара и направился в Байбузы.

День или два спустя уходят жившие вместе со мной товарищи. Они возвращаются на свои позиции. В течение нескольких дней до нас доходят тревожные слухи. На северо-западе русский натиск становится более угрожающим, чем на юге. Бригада занимает опасный участок, выдвинутый далеко вперед и вклинивающийся в позиции русских (плацдарм. – Ред.) на Днепре. В этом одна из причин всех вылазок бригады – прощупать противника, попытаться выяснить, что он затевает, определить диспозицию и состав его частей, места скопления войск и взять языков, которые могут предоставить нам информацию.

Ф. Десмула, начальника штаба роты капитана Антониссена, отправленного с заданием в Бельгию, только что заменили на Й. Боргью. Последний оставил Байбузы вместе со своей группой, и поэтому капитан доверил мне должность KTF. По этому поводу он велел мне не жить больше одному в своей избе. Я, в свою очередь, попросил друга Йозефа Дриона поселиться со мной, и он, с нескрываемым удовольствием, принял мое приглашение. Помимо всего прочего, в мои нынешние обязанности входит организация и контроль за патрулями и часовыми в районе Байбузов. Раза два за ночь я поднимаюсь, чтобы проверить патрули и посты возле автопарка, у оружейной, у склада боеприпасов и штаб-квартиры роты. «Мамка», которая, похоже, не меньше нашего чувствует скрытую неопределенную угрозу, не осмеливается ночью выходить из дому, даже по естественной надобности. Увы, она будит меня, и мне приходится сопровождать ее. Несомненно, на этой войне я испытаю практически все! Она не желает, чтобы я поворачивался к ней спиной и упускал из поля зрения. Короче, я расскажу вам, как все это происходило. Она останавливалась в 10 метрах от дома, а я примерно в 3 метрах от нее. Мы оба пристально всматривались в сумерки и прислушивались. Убедившись в безопасности, она слегка раздвигает ноги и сгибает колени. Затем задирает подол своего длинного платья обеими руками, одной спереди, другой сзади. То, что следует потом, происходит вполне естественным образом, без всякого стыда и смущения. После чего каждый из нас чинно возвращается в свою постель, хотя лично я пользуюсь случаем и произвожу обход постов.

Мне интересно, откуда хозяйка может знать об ухудшении ситуации, поскольку никто из селян не имеет возможности покинуть Байбузы, а сам я никогда не обсуждал с ней эту тему. Я никогда не чувствовал в ней даже следа враждебности, ни малейшей неприязни. Напротив, она не раз повторяла, глядя мне прямо в глаза: «Эх, молодой…» – или что-то в этом роде. Одним словом, по-матерински жалела меня.

Как-то вечером, несколько дней спустя, мы едва не подпрыгиваем от мощного взрыва, не то чтобы оглушительного, но где-то рядом с деревней. Я и Йозеф выходим и видим зарево в дальней стороне деревни, правее колхозной фермы, в стороне Ольшанки. Направляемся к выезду из деревни, откуда можно видеть огонь, но нельзя ничего толком разобрать. На следующий день узнаем, что это саперы взорвали два немецких грузовика, которые заблудились среди русских позиций и которым удалось, проявив незаурядную сноровку, выйти из-под огня и добраться до Ольшанки. Но водители по ошибке приняли построенный саперами пешеходный мост в Байбузах за мост в Большом Староселье. Пересекая его, они, естественно, провалились и уткнулись капотами в реку. Саперам удалось вытащить ребят из неприятной ситуации, но грузовики остались в воде. Чтобы не оставлять машины с их грузом русским, они подорвали их! Такое вот объяснение «диверсии» вчерашнего вечера.

Практически каждый день был отмечен похожими событиями. Иногда мы оказывались поражены на какое-то время, но позднее находилось совершенно естественное объяснение. Вот почему тревожное состояние длилось недолго. Мы обзавелись простой привычкой оставаться начеку, никогда не терять хладнокровия, а ведь большинству из этих юных воинов еще не было и двадцати. Мы усваивали опыт и элементарные знания, которые давала выбранная нами опасная жизнь. Я научился жить текущим моментом, по одному дню зараз, разбираться с проблемами по очереди, в зависимости от их значимости. Это единственный способ не лишиться рассудка и, вполне возможно, вместе с ним и жизни.

Также стоит кратко изложить историю маленького Ноэля, чтобы напомнить о нем тем, кто его знал, но мог уже забыть. В день Рождества часть мотоциклетного взвода находилась на передовой, под артиллерийским огнем противника, если не ошибаюсь, в селе Лозовок. Русские снаряды смели часть изб, словно карточные домики, и моим товарищам удалось извлечь из-под развалин одной из них несчастного, перепуганного, плачущего ребенка, в одних лохмотьях, но целого и невредимого! Будучи от роду лет восьми, он обливался горячими слезами, пока цеплялся за руки и ноги тех, кто только что спас его. Потом ребята откопали останки отца и матери несчастного мальчика и похоронили их. И усыновили ребенка. Общими усилиями удалось скроить для него детскую полевую форму и фуражку. Обули и одели, как только смогли, вполне прилично, словно это был их собственный ребенок, ребенок целого взвода. Чтобы накормить его, каждый отдавал часть своего рациона и приберегал для мальчика все свои конфеты, все сладости. Все эти молодые и старые солдаты старались заменить ему мать! Жаждущие нежности, которой были лишены, они заботились о мальчонке, ревностно оберегая его внутри взвода. Мальчик жил с ними во фронтовой полосе, в их укрытиях и, как и следовало ожидать, получил совсем не то воспитание, какое можно пожелать собственным детям. Не зная его настоящего имени, мальчика окрестили Ноэль, в честь дня, когда его нашли и приняли в свою семью (Noël – по-французски Рождество, а также рождественские песнопения у католиков. – Пер.).

Находясь в солдатском окружении, ребенок первым делом выучил все бранные слова нашего языка, что правда, то правда. Я сам слышал, как он произносил их, но понимал ли мальчик их смысл? Очень сомневаюсь! Да, кто-то научил его курить, и это я тоже видел. И похоже, хоть сам я этого не видел, об этом говорил мне капеллан, время от времени кто-то давал ему алкоголь, о котором ребенку его возраста знать не полагается. Конечно, его воспитание было далеко от идеального, но ребенок был счастлив иметь семью, опекавшую его, всех этих любящих отцов, готовых умереть за него! Уверяю вас, я сам это видел, и никто из селян даже не предложил о нем позаботиться.

Как-то раз капеллан заявился, чтобы забрать мальчика у приемных отцов, спасти его от беспорядочной жизни! И улыбка исчезла с лица ребенка. Позже я видел, как он, словно неприкаянный, слонялся по Байбузам, его лицо выглядело куда менее радостным, чем когда он находился в приемной семье. Несомненно, ребенок больше не слышал дурных слов и, возможно, не курил – разве что украдкой. Теперь он жил с капелланом и его ординарцем и каждый день посещал мессу. Несколько раз он приходил ко мне домой вместе со мной, когда встречал меня в Лозовке, где в то время находился мотоциклетный взвод, и считал меня своим другом, поскольку я был другом его друзей. Я даже брал его с собой на мотоцикле на неопасные задания. Бедняга, он был отличным пареньком. Я помню его и никогда не забуду.