Читать книгу "Сорочья усадьба - Рейчел Кинг"

И везде беспорядок, который мне так и не удалось убрать до конца. Теперь пусть другие с ним разбираются и готовят дом к реконструкции. Наверняка большинство вещей отправят на склады Армии спасения, а то и на свалку. Я заглянула в каждую из спален; совсем скоро они превратятся в номера для постояльцев со смежными ванными комнатами и новыми кроватями; наконец дошла до конца коридора, делающего поворот под прямым углом к половине для прислуги, с ее крохотными комнатками и холодной ванной комнатой. Постояла немного у двери, ведущей в башню, не решаясь войти, но все-таки толкнула ее, поднялась по лестнице и оказалась в залитой светом комнате, где от вида, открывающегося за окнами, захватывало дух. Попрощалась с бабушкой, обрезающей розы в саду, и с юным Чарли, скачущим на лошади с другими мальчишками в сторону холмов.

Наконец, отвернувшись от окна, попрощалась с Тесс, которая сидела на матрасе, завязав узлом простыню над грудью и скрестив свои длинные красивые ноги. Она курила сигарету, которую ей скрутил Джош, и, увидев, что я смотрю на нее, пустила в воздух струю дыма и сняла прилипшую к языку табачинку.

— Ну, как, с тобой все будет нормально? — спросила я, но она ничего не ответила, только улыбнулась и повернулась ко мне спиной, в последний раз показав мне свою татуировку с птицей.

Как ни странно, нос оказался не сломан, хотя к этому было близко. Видок у меня был еще тот, настоящее пугало; меня отослали домой, прописав какое-то сильное обезболивающее, которое я немедленно приняла и мгновенно уснула в машине. Чарли, после нескольких моих, впрочем, довольно слабых протестов и жалобных просьб о том, что я хочу вернуться обратно в Сорочью усадьбу, что у меня там осталась незаконченная работа и все такое, отвез-таки меня в город. Но я-то знала, что работа завершена. Чарли обещал упаковать мои вещи и закинуть их мне как-нибудь на недельке вместе с моей бедной машиной.

— В общем, ты должна как следует отдохнуть, — сказал он. — Пока никакой работы.

Он высадил меня возле ателье татуировок, над которым была моя квартирка, и отбыл, а я еще долго сидела у окна, смотрела на огни порта, на рабочих, всю ночь грузивших контейнеры на огромные корабли, неясно вырисовывающиеся на фоне темной воды. Был субботний вечер, и я знала, что Рита сегодня придет поздно; я надеялась, что она вернется одна, не притащит за собой на буксире каких-нибудь матросов. С улицы внизу доносились крики и громкий смех, выходящие из паба на углу разглядывали витрину ателье Роланда. Возможно, в другие времена ателье оставалось бы открытым, чтобы подцепить клиента из матросни с кораблей или еще кого, какого-нибудь случайного джентльмена.

Когда действие обезболивающего закончилось, я села в постели: мне не спалось. Я включила лампу с розовым абажуром, которая осветила стену, где у меня были развешаны фотографии женщин с татуировками. Я посмотрела на свои наколки и подумала, насколько более красивы, более изящны стали они с развитием технологии. Я описывала татуировки Доры, назвав их утонченными и высокохудожественными, но если б они у нее в самом деле были, то оказались бы такими же грубыми и топорными, как и на висящих передо мной фотографиях, с толстыми и неровными линиями, отсутствием изящной штриховки, полутонов и тонких цветовых переходов. Интересно, думала я, что именно из того, что я навоображала себе, могло быть правдой? Ведь что я сделала? Просто собрала все наиболее яркие факты вместе и попыталась свить из них для Генри с Дорой уютное гнездышко.

Слышно было, как пришла Рита, цокая каблучками по деревянному полу. Она остановилась перед моей дверью и тихо постучала.

— Я увидела у тебя свет, — сказала она. — Можно войти?

В руке у нее была бутылка красного вина; она вошла и присела на край моей кровати.

— Господи! — воскликнула она. — Что это с тобой?

— Наконец-то заметила, — улыбнулась я, и мне сразу стало больно.

— Погоди-ка минутку.

Она поставила бутылку и вышла и снова появилась с двумя бокалами.

— Подруга, — сказала она, — если хочешь исповедаться, вся моя ночь в твоем распоряжении.

Она сбросила жакетку леопардовой расцветки и туфли.

Я начала с самого начала и рассказала все, что со мной случилось за последнюю неделю в Сорочьей усадьбе. Она требовала подробностей, и у нее это хорошо получалось: уже через полчаса она знала все, что можно, и про Сэма, и про Хью.

— Я догадывалась, что с тобой происходит что-то такое, о чем неловко рассказывать, — сказала она. — Ты изо всех сил прятала от меня своего Хью, а на тебя это не похоже. Надо было сразу все рассказать. Я бы не стала тебя осуждать.

Я пожала плечами и хлопнула еще две таблетки болеутоляющего.

— Ну и кто из этих двух подонков так тебя разукрасил? — спросила она. — Или ты упала вниз по ступенькам с башни?

Я глубоко вздохнула и стала рассказывать ей про Джоша, но на полдороге вдруг поняла, что придется рассказать и про Тесс, иначе она ничего не поймет.

— Я когда-нибудь говорила тебе, — начала я, заранее зная ответ, — про мою сестру Тесс?

— Про сестру? У тебя что, есть сестра? Нет, не говорила.

— Была сестра. Она погибла. Когда мне было тринадцать лет.

И тут я расплакалась.

Когда я все ей выложила, на душе стало гораздо легче. Я об этом никогда и ни с кем не говорила, даже с родителями или с Чарли. Такую возможность дал мне Джош, но я не воспользовалась ею. В конце концов я устала, захотелось спать, но, скорей всего, на меня подействовало вино и кодеин. Я положила голову на подушку, и Рита, ни слова не говоря, стала гладить меня по голове, пока я не уснула.

Реконструкция дома началась на этой неделе, словно родственники решили воспользоваться моим состоянием и поторопиться, пока я снова не стала им ставить палки в колеса. Не знаю, чего они от меня ждали, может быть, боялись, что я в знак протеста лягу на дороге, по которой двинутся грузовики. По правде говоря, для таких действий у меня уже не было сил, я слишком устала с ними спорить.

Меня там в это время не было, но картину я хорошо себе представляю: выносятся в беспорядке разбросанные вещи, разбираются стены, словом, царит разруха. Сдираются обои, возводятся новые перегородки, разбираются печи, в стенах кухни прорубаются дыры для французских дверей. Убираются все кухонные приспособления, делаются новые ванные комнаты. Ломаются старые перегородки, комнаты становятся просторней и выглядят современней. Теперь в них гораздо больше света.

Хотела бы я видеть их недоуменные и озадаченные лица, когда неожиданно обнаружилось содержимое кабинета Генри. Оказывается, его диковинки все это время оставались в доме, конечно, не в упаковочных ящиках — они давно пропали; обернутые в тряпки, эти редкости были спрятаны в стенах, как тайное жертвоприношение. Можно только предполагать, что дедушкин отец после смерти Генри поместил их там, воспользовавшись тем предлогом, что огромные помещения дома для большего удобства надо поделить на комнаты меньшего размера. Кунсткамера Генри так никогда и не попала в Британский музей, потому что сын его, Эдвард Саммерс, пришел в ужас от того, что увидел.