Читать книгу "Блуд на крови - Валентин Лавров"

— Ну! — прогудел Хайлов.

— Тогда можем предоставить гроб наилучшего вечного качества с двойной просмолкою и обивкой жестью, чтоб лежать было без сырости. Крыть прикажете венецианским бархатом? Канитель на шнуры и кисти у нас исключительно лондонской работы. Подушки головные и нижние крыты белым атласом. Катафалк обобьем черным дра-де-дамом и шесть канделябров позолоченных к оному. Одежду для швейцара полную заказываете? Затем, печальная колесница о шести лошадях с выдвижною на механике доскою, да усыпание скорбного пути зеленым ельником от родного порога до самого кладбища…

— Братец, сделай по высшему разряду и по собственному разумению, только теперь дай мне покой.

— Слушаю-с! Исключительно последний вопрос извольте разрешить: как прикажете приготовлять могилу? Рекомендую-с с наложением двойного свода в склепе, с ящиком прочной смолки и окраскою модного цвета благородного тона…

В этот момент в спальню вошел, точнее сказать, стремительно влетел рослый молодой человек со смуглым, словно вечно загорелым лицом и густыми, залихватски закрученными усами. Волосы обрамляли красивое лицо густой, темной, кучерявящейся шапкой. Весь его облик дышал мужеством, большой физической и нравственной силой.

Это был Николай Жеребцов, всего лишь несколько лет назад почти юнцом начавший служить в сыскном управлении, но уже снискавший себе славу необыкновенно удачливого и ловкого сыщика. Вообще-то он был потомственный москвич. Но, восторженно поклоняясь таланту легендарного гения сыска графа Соколова, на время перебрался в Петербург. Соколов взял его под свое крыло.

С Хайловым Жеребцов был знаком накоротке. Выразив приличное моменту соболезнование, Жеребцов сказал:

— Допросил Чеброву. Что-то крутит она, скрывает. Хочу покойную осмотреть. Долго, говоришь, старушка болела?

— Ну, особой болезни не было, так, слабость общая, порой потеря памяти случалась. Вчера была бодрой, я ее навестил вечером, а вот утром…

В это время появился судебный эксперт, большой знаток своего дела Ивановский, чистенький, аккуратный, с седой бородкой и всегда серьезный старичок.

Обнажив тело покойной, внимательно осмотрели его. Дотошный Жеребцов даже в рот заглянул и задумчиво причмокнул. Потом перевернули Пискунову вверх спиной. На задней части шеи, спине, ягодицах контрастно выделялись синюшно-багровые трупные пятна. Профессор надавил на одно, затем на другое. Вначале чуть побледнев, они вскоре вновь обрели свой первоначальный вид.

— Профессор, вас не затруднит измерить температуру тела? — попросил Жеребцов.

— Разумеется, — согласился Ивановский.

Он полез в саквояж, достал градусник и провел его в прямую кишку мертвой. (Заметим, что эта методика сохранилась до наших дней.) Затем профессор вновь положил труп на спину и проверил степень трупного окоченения: для сгибания-разгибания конечностей потребовались значительные усилия. Профессор извлек градусник:

— Температура двадцать один градус, — отметил он. — Если учесть, что мертвое тело остывает приблизительно на градус или чуть больше в час, то смерть наступила где-то около полуночи. Об этом же говорят и другие признаки. Чтобы определенно назвать причины смерти, нам следует оформить постановление на проведение судебной экспертизы…

— Это я беру на себя, — уверил Жеребцов. — Мы доставим труп теперь же в университетский морг. Не задержите, пожалуйста, профессор, с результатами экспертизы.

— Обещаю провести сегодня же!

Жеребцов негромко, так, чтобы его не могли слышать за дверями, добавил:

— Пожалуйста, сделайте микроскопическое исследование содержимого под ногтями Пискуновой.

— Обязательно. — И что-то пометил в блокнот. — Уверен, что свидетельница, которая утверждает, что видела Пискунову живой под утро, ошибается.

Медик уехал.

Тяжкие подозрения

Хайлов вопросительно посмотрел на сыщика:

— Николай Иванович, что ты думаешь о случившемся?

— Мне не хотелось бы ранить твои, Михаил Захарович, родственные чувства, но… — Жеребцов замолчал, обдумывая, как деликатнее изложить свою догадку. — Мне пришлось видеть немало покойников. Если, скажем, у самоубийц посмертное выражение лица самое ужасное, то у тех, кого насильно лишили жизни, оно, как правило, скорбно-плаксивое.

— Хочешь сказать, как у моей тетушки?

— Совершенно верно. И еще ряд объективных признаков, о которых ты узнаешь позже, говорит, что Пискунова ушла из жизни путем далеко не естественным.

— Но кто злоумышленник? Неужто ничтожество это — Чеброва? — изумился Хайлов.

Жеребцов неопределенно пожал плечами, взглянул на стенные часы. Они показывали половину десятого утра.

— Поехали, вместе допросим Чеброву! — хитро подмигнул сыщик. — Я откопал нечто любопытное.

…Чеброва, проведя несколько часов в участке, имела самый несчастный вид. Увидав Хайлова, она со слезами в голосе затараторила:

— Это что же получается? Безвинную женщину упрятали за решетку! Такой грех на свою душу вы, Михаил Захарович, взяли! И за что? За все мое доброе. Ой, пить хочу, вся душа иссохлась!

Жеребцов принес большой графин чистой воды. Чеброва долго пила, затем, закатывая глаза к потолку, продолжила свою жалобу:

— Мое положение какое? Не положение — мука мучинская! Покойница догляда постоянно требовала. Ни днем ни ночью я не моги уснуть. Ведь она, сердечная, была мне как мать родная! С места не сойти. В ночь раз пять к ней заглянешь. То скажет: «Дай горшок!», то порошок лекарственный, то попить, то…

— Сегодня сколько раз заходила к ней? — Жеребцов, стараясь подражать своему кумиру — графу Соколову, пронзил взглядом допрашиваемую.

— Четыре! — сквозь слезы выдавила из себя Чеброва. — И порошок давала, и горшок выносила. А преставилась… Так все под Богом ходим.

— Когда последний раз видела тетушку живой? — спросил Хайлов.

— На часы не глядела, — неопределенно развела руками Чеброва, — но под утро ближе, может, в пять.

— А когда увидала, что хозяйка мертва?

— В половине седьмого утра. Уже к заутрене отзвонили. Зашла, а как-то тихо. То барыня, царство ей небесное, посапывает и похрапывает, а тут — ни-ни! Я — к Капитону. Тот, прости господи, в одних подштанниках прибежал, ухом к ейному рту прислонился, зеркало наложил и говорит: «Не дышит!» И побег в участок…

— А ты?

— Я чего? Я ничего. Мне барыня еще намедни говорит: «Дарю тебе вилки-ложки, что в комоде снизу в ящике». Тут вижу, что пора их домой отвезти. Потому как опишут мое добро и концов не сыщу.

— Может, покойная тетушка тебе еще что подарила? — усмехнулся Хайлов. — Припомни, Чеброва!

— Чего не было, того не было! А это пожертвовала. Отдайте мешок, и я пойду домой.