Читать книгу "Страшно жить, мама - Анна Златковская"

Ночью, помню, я бродила по коридору. Возле комнаты вожатых остановилась. Прижала ухо к двери и стала слушать. Говорили тихо, голоса шелестели, ударялись согласные, не желая облекаться в понятные мне слова.

– Вот и отправляй сына в армию… – разобрала я наконец.

– Горе… Какое горе…

Фраза ударила мне в ухо. Я отшатнулась от двери. «Какое горе» эхом покатилось по полутемному коридору, просочилось в дверную щель и убежало в лес, чтобы разразиться раскатистым громом на его опушке.

Я вернулась в палату. Кинула свои вещи в чемодан. Ждала рассвета. Уснула на пару часов. Испугалась, что проспала, что не успею, но в отряде было тихо. Я побежала вон из корпуса. Хотела только одного: скорее сесть в электричку и оказаться в городе, на вокзале, полном суеты и людей. Как доберусь домой, не знала. Но оставаться в лагере я больше не могла. Там было «горе» в пугающем и отталкивающем одиночестве.

Я просидела на станции два часа, ожидая первую электричку. Боялась, что меня хватятся. Будут ругать и пристыжать, все будут смеяться и показывать на меня пальцем. Но я успела. Электричка уехала, когда Черепаха прибежал на станцию в поисках маленькой девятилетней девочки. В городе я вспомнила, что мы с мамой приезжали на вокзал на троллейбусе номер 44. Добралась домой я легко. Села на коврик в коридоре перед нашей квартирой. Положила голову на чемодан и уснула. Меня застала соседка Нина, она позвонила маме. Мама сидела на полу в рабочем кабинете, тяжело дыша, не в силах встать и пытаться что-то сделать, ведь ей сообщили, что ее дочь пропала…

Она ругалась, плакала, ударила меня по лицу. Я стояла в прихожей и молчала. Мне хотелось, чтобы она обняла меня.

– Ты?! Да как ты посмела?! Ты понимаешь, что могла попасть под поезд? Тебя могли украсть, убить! Ты меня не жалеешь совсем!

– Мамочка, обними меня, пожалуйста, – прошептала я.

Все лето я просидела у мамы на работе. В ее кабинете стояла огромная печатная машинка, и я часами барабанила по ней. Мне нравилась тяжесть клавиш и звонкий стук. Я бродила по заводу, выискивая неприметные помещения, куда редко заходили люди, и пыльные лестницы, ведущие в подвалы, которые казались мне таинственными местами с эльфами, чудищами и спрятанными сокровищами. В больших пространствах всегда есть странные места, которые фантазия ребенка превращает в неприступные дворцы с потайными комнатами и волшебными существами внутри. Здесь было куда лучше, чем в детском лагере со злыми детьми.

Но через год, вручив мне все тот же старый чемодан, мама отправила меня в летний лагерь. Со строгим указанием не сбегать. Мне было очень страшно. Снова оказаться в одиночестве, быть отвергнутой девочками, снова плакать под одеялом и тоскливо считать ели за окном.

С вызовом я смотрела на окружающих меня детей. В палату, куда меня заселили, я отправилась, гордо подняв голову. Никто мне не нужен – читалось в моем взгляде. Меня встретила бойкая кучерявая девочка. Она сразу потянула меня за руку к себе.

– Таня, – представилась она. Я задрожала. Помню, так и присела на краешек кровати. Она улыбалась мне. А я смотрела на нее, пытаясь угадать: она лжет, притворяется или правда такая добрая?

– Давай со мной рядом ложись, – она указала на соседнюю кровать и весело засмеялась. Я засмеялась в ответ. Мне хотелось обнять ее, прошептать: «Спасибо». Взявшись за руки, мы побежали во двор.

Всю смену мы не отходили друг от друга. Я была просто влюблена в Таню. Подвижная веселая девочка, круглолицая, с рыжими пятнами веснушек, она громко смеялась, словно издавала клич гусыни. «Го-го-го!» – слышалось отовсюду. Я вторила ей. Мы любили прятаться в кустарнике, изображая партизан-разведчиков, нам нравилось прыгать на тарзанке, обнаруженной возле дачного поселка, в крутом овраге. «Таня! Лика!» – шипели на нас вожатые, когда мы разрывали тишину ночного сна в общей палате на двенадцать девочек горланящим сдавленным смехом.

За несколько дней до отъезда Таня упала. Просто зацепилась носком ботинка за корягу, которая вывернутой дугой торчала из земли. Таня бежала, пружиня, словно резиновый мячик, да и упала, смешно вывернув ногу. Я захохотала. Таня поднялась, хмуро посмотрела на меня и медленно пошла в сторону. Я подбежала к ней, взяла за руку. Но она потянула ладонь на себя, освобождаясь от моих пальцев, и я на всю жизнь запомнила это медленное скольжение, словно из кармана извлекаешь руку. С легкой вибрацией наши пальцы отскочили друг от друга, Таня зло взглянула на меня и убежала. Я мчалась за ней, кричала: «Таня! Таня! Ты чего?» Но она не разговаривала со мной. Когда через два дня она тащила чемодан к воротам, чтобы ожидать приезда родителей, я снова побежала за ней, бросив свою сумку у корпуса. Я пыталась схватить Таню за локоть, умоляла простить меня, но она отталкивала меня, окатывая презрительным молчанием. И даже когда я разрыдалась, она лишь вскинула соломенную бровь. Я плакала потом еще целый месяц. Мама пыталась успокоить меня, уверяла, что у меня еще будут подружки. А мне казалось, что Таня – она одна такая и другой подруги я уже не встречу никогда.

8

Приближалось лето. Экзамены, суета, планы. Я надеялась, что Паша обратит на меня свое внимание. Только его не было видно. Я остановила его друга Витю, спросила, где Паша. Он сказал, что Паша бросил университет и улетает в Америку. Зарабатывать настоящие деньги. Друг усмехнулся. Да, это было похоже на Пашу. Недовольный ситуацией, он всегда искал новое пространство. Ненавидел систему, будь то распорядок в университете или идеалы его родителей, любые планы подвергал сомнению, но в то же время он витал в облаках. Желал большего, стремился быть первым. Прозябание на лекциях тормозило его. «Я уже сейчас могу зарабатывать, а вынужден получать образование. Для чего?» – часто говорил он.

Америка… Не сказав мне ни слова. Ненужный человек, не нужны и слова. «У нас с тобой клевый секс», – сказал он мне как-то, а я хотела верить в большее. Улетает – мысль-пуля пробила висок.

Я купила бутылку вина и пошла домой. У подъезда меня встретил лохматый котенок с желтыми глазами.

Кота я назвала Блохой. Отмыла его хозяйственным мылом. Передо мной сидел грифельного цвета заморыш, требующий еды. Блоха пил молоко, я – вино. Мы дополняли друг друга. Испуганный котенок и дура.

В полупьяном бреду я лежала на полу, глядя в потолок. Немного трещинок, паутинка, толстый паук в углу. Блоха свернулся рядом, цепляя коготками мои волосы. Мама была бы в шоковом состоянии, узнав, что я завела кота. Она терпеть не могла животных. Ни собак, ни котов, ни рыбок. «Нам никто не нужен, мы всегда вдвоем», – говорила она. И я верила, что она всегда будет рядом. С упреками, страхами, причитаниями и поддержкой. Не сдержала ты обещание, мама…

Распахнулось с силой окно, вырвав старую занавеску, что висела на металлическом карнизе. Блоха вскочил, зашипел. Я закрыла окно, но кот не успокаивался и шипел, будто пытался кого-то прогнать. Неуловимый запах корицы мягким ароматом распространился по комнате. Мама…

Блоха залез под диван и жалобно мяукал. Я в нерешительности стояла посреди комнаты. Я чувствовала – она здесь, она пришла. Мама часто готовила пирог с корицей и яблоками, а еще любила добавлять корицу в чай и кофе. Мамины руки пахли корицей, волосы были пропитаны ею насквозь. Даже коллеги в шутку звали ее булочкой с корицей.