Читать книгу "Покорность ей к лицу - Ширли Басби"

Мэннинг, конечно же, не воспринимал Изабел и ее сына как тяжкое бремя. Напротив, если бы они не приехали, старый барон, вероятнее всего, зачах бы с горя. Череда страшных событий обрушилась на него. Лорд Мэннинг потерял старшего сына Роберта и его беременную жену. Не прошло и четырех месяцев, как из Индии пришло известие о смерти Хью. Похоже, письма с ужасными вестями летели к нему наперегонки. Чудовищное горе придавило старика, и Маркус опасался, что его воля к жизни умерла вместе с сыновьями.

Возвращение Изабел и Эдмунда в Англию привело к поразительным переменам в жизни лорда Мэннинга. Оплакивая кончину сыновей — Роберт погиб при кораблекрушении, Хью умер от укуса кобры, когда где-то в индийской провинции инспектировал товары, предназначенные для Ост-Индской компании, — он все же с огромной радостью принял у себя вдову и единственного сына Хью. Изабел могла себе позволить жить где угодно, но вопрос об этом никогда даже не вставал — она жила в имении Мэннинга с отцом покойного мужа. Она хотела вернуться в края, где прошли ее детство и юность, а ее сын Эдмунд являлся прямым наследником барона — и единственной нитью, что соединяла его с погибшим сыном. Он обожал мальчугана. Эдмунд, без сомнения, был точной копией отца в этом возрасте. Лицо Маркуса смягчилось, и уголки губ дрогнули. Да, это самый милый белокурый и голубоглазый сорванец, которого он только видел в жизни.

Когда Изабел не нарушала размеренного течения его жизни и не старалась стереть из памяти потерю мужа, Маркус считал ее возвращение счастливым событием — для лорда Мэннинга, разумеется. Как свежий весенний ветерок, они с Эдмундом ворвались в жизнь Мэннинг-Корта и развеяли печаль, разогнали мрачные тени, которые, без сомнения, свели бы лорда Мэннинга в могилу. Через несколько недель после ее возвращения в походке старого лорда появилась былая уверенность, а в бледно-голубых глазах зажегся огонек. Маркус чувствовал к ней благодарность за это. Но какая может быть благодарность, когда она вмешивается в его размеренную жизнь?!

— Ты не хочешь рассказать мне, что натворила Изабел? — поинтересовалась миссис Шербрук, прерывая течение его мыслей. — Или намерен и дальше стоять и изучать пейзаж?

— Я ничего не изучал, — сухо ответил Маркус. — Просто наслаждался видом.

— Ну разумеется, — с улыбкой согласилась мать. — И все-таки скажи: чем Изабел повергла тебя в такое состояние?

Он вздохнул. Гнев его таял.

— Все дело в этом ее жеребце, Урагане. Он перепрыгнул через ограждение — а я предупреждал, что его надо сделать выше, если она намерена держать коня в загоне, — и сегодня утром я обнаружил это чудовище в наших конюшнях резвящимся с полудюжиной кобыл. Хуже того, Жасмин, гнедая кобыла со звездочкой на лбу, которую я сегодня собирался везти на случку к Идеалу, уже уступила его чарам. Вероятно, Ураган покрыл еще кобылу или двух, сейчас сложно сказать.

Его мать ответила, не отрывая глаз от иглы:

— Кажется, я помню… О да, несколько лет назад ты сокрушался, что не случил его еще несколько раз, прежде чем продать Изабел.

Маркус пожал плечами:

— Я бы так и сделал, но когда она вернулась из Индии, она настояла на том, чтобы я продал его ей немедленно.

— Ну, это справедливо. В конце концов, она первая его нашла.

— Я знаю, мама, — сухо ответил он. — Я бы предложил ей купить его позже, когда она обоснуется в Мэннинг-Корте, но она не оставила мне шанса.

Миссис Шербрук издала звук, подозрительно похожий на смешок:

— Видел бы ты свое лицо, когда она ворвалась сюда и обвинила тебя в том, что ты украл жеребца у нее за спиной.

Маркус усмехнулся:

— Она была в отличной форме, правда же? Я потом щупал макушку, проверяя, не облысел ли после ее визита.

Миссис Шербрук выбрала бледно-зеленую нить и вдела ее в иглу.

— А что она ответила, когда ты ей рассказал, что Ураган, хм, порезвился с твоими кобылами?

Маркус поджал губы:

— Ни на грош раскаяния! Она задрала нос и любезно сообщила, что если какая-то из кобыл зажеребела после… ммм… визита Урагана, она с радостью купит ее или жеребенка, когда того отнимут от матери. Как мне будет угодно.

— А что ты ей сказал?

Он бросил на мать выразительный взгляд. На этот раз она не удержалась и захихикала:

— О, Маркус! Если бы ты знал, как я рада, что хоть что-то может развеять затхлость твоей жизни.

— Затхлость?! — воскликнул он пораженно. — Значит, если на мне каждую неделю не виснет новая танцовщица, если я не напиваюсь до поросячьего визга, не спускаю состояние на картах, не въезжаю на коне в часовню — все считают меня занудой? Разве это неправильно — предпочитать спокойную, размеренную жизнь? Разве это ненормально — любить мир и спокойствие и не стремиться все время проводить среди шума и гама?

Он выглядел настолько сбитым с толку, что миссис Шербрук в отчаянии покачала головой. Ее высокий, красивый сын стоял на пороге сорокалетия, и даже она считала неестественным то, что он никогда не доставлял ей ни малейших неприятностей. Ни бурных потасовок, ни попоек, ни шумных забав даже в юности… Маркус всегда нежен, обходителен и верен долгу, на него можно положиться, потому что в самые тяжелые минуты он сохраняет спокойствие и трезвую голову, и за это она испытывала к нему огромную благодарность… почти всегда. Таким сыном нужно гордиться, и она гордилась. Очень. Но проблема в том, что ему хотя бы раз в жизни стоило отбросить осторожность и ввязаться в какую-нибудь скандальную историю. Конечно, не совсем скандальную, напомнила она себе, просто чтобы добавить немного перца в его жизнь, столкнуть его с того пресного, степенного пути, который он, по-видимому, избрал для себя. Маркус продолжал смотреть на нее с тем же недоумением, и она признала:

— Нет, нет ничего плохого в том, чтобы желать привычного. И я счастлива, что мне никогда не приходилось прятать лицо от стыда за тебя. Наоборот, я всегда гордилась тобой, Маркус. Но тебе же не восемьдесят лет. А ты всегда вел себя так, будто был в два раза старше себя. — В ее голосе звучала почти что тоска, когда она продолжила: — Неужели тебе никогда не хотелось сбежать от серости жизни? Не хотелось приключений, не хотелось разорвать паутину обыденности?

— Ты хочешь сказать, что желала бы видеть меня распутником? — воскликнул он не веря своим ушам. — Чтобы все соседи сплетничали о том, как я, рискуя здоровьем и жизнью, гнал экипаж на почтовый дилижанс? Чтобы я притаскивал в дом картежников, повес и визгливых девок, а ты пряталась бы наверху из страха, что тебя обесчестят в собственном доме? Какая славная идея!

— О нет, нет! — вскричала миссис Шербрук, представив себе картину, которую живописал ей Маркус. — Конечно же, нет, — добавила она более спокойным тоном. — Я имела в виду, что ты всегда был таким хорошим сыном — лучшего я и просить не смею, — но твой отец умер, когда ты был так юн, и ответственность, что легла на твои плечи…

— Мама, мне было двадцать три тогда. Не мальчик уже. — Он улыбнулся ей. — Достаточно взрослый, чтобы знать, чего хочу. Если бы я тосковал по восторгам светской жизни в Лондоне, я бы так или иначе их вкусил. — Он усмехнулся: — И заметь, вкушаю время от времени. В больших количествах. — Он сел на диван подле нее и поцеловал ей руку. — Мам, ну почему все: и ты, и Джулиан, и Чарлз — никак не хотят поверить, что я доволен своей жизнью? — Голос выдавал озадаченность. — Пойми меня: если бы я был чем-то недоволен, я бы изменил это. Поверь мне, я говорю правду, я клянусь, что обожаю жить в деревне. И мне нравится сопровождать тебя в Лондон на сезон и…