Читать книгу "Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков"

Золото принесло деду смерть. Он проиграл все деньги на бирже, слегка тронулся и покончил жизнь самоубийством — бросился с балкона вниз головой.

О такой смерти своего деда Дали узнал лишь взрослым, это скрывалось родителями. А его дядя Рафаэль также сделал попытку уйти из жизни. И тем же способом.

Мы несколько отвлеклись в сторону родословной нашего героя. Вернемся к эдипову комплексу. По Фрейду, это установка ребенка по отношению к родителям в возрасте трех-четырех лет. Эдиповым он назван по легенде, в которой древнегреческий царь Эдип убивает своего отца и женится на своей матери, не зная, что она ему мать. Как правило, мальчик ревнует отца к матери, желая с ней связи и испытывая при этом естественную ненависть соперника к своему отцу.

Дали любил свою мать настолько беззаветно, сильно и страстно, что ее преждевременная смерть, когда ему было шестнадцать лет, вызвала в его юной душе такую бурю горя и негодования на судьбу, что и спустя много лет он писал: «Смерть матери я воспринял как оскорбление, нанесенное мне судьбой: это не могло случиться ни с ней, ни со мной! И я ощутил, что в глубине моей души взрастает, расправляя могучие ветви, великий ливанский кедр отмщения. Наступив на горло рыданиям, я поклялся сияющими мечами славы, что заблистают когда-нибудь вокруг моего имени, отвоевать мать у смерти».

Вот одна из многих, очень важная и ведущая сила, питавшая его чрезмерное честолюбие, — через себя обессмертить мать.

И в то же время он признавался, что не только любил свою мать, но и боялся. В своем эссе «Трагический миф об „Анжелюсе“ Милле. Параноидно-критическое толкование» художник пишет, что она, когда он был маленьким, «сосала и заглатывала» его членик. Правда, он оговаривается, что это могло быть и ложным воспоминанием. Поди разберись, что у Дали в действительности было, а чего не было! В этом эссе он анализирует свои детские впечатления от картины Милле, репродукция которой висела в школе, так его зачаровавшая, что он неоднократно возвращался к этой теме в своей живописи. Так вот, по интерпретации Дали, на картине изображены не муж и жена, благоговейно застывшие в закатном солнце, внимая вечернему звону и шепча молитву, а мать и сын (!), причем сын держит шляпу на причинном месте не случайно — скрывает эрекцию; своей позой он показывает, что вожделеет и в то же время боится своей матери. А беременная женская фигура напоминает ему самку богомола, насекомого, которое, как известно, пожирает самца сразу после совокупления. Это наводит его на странные мысли о доле материнского участия в таких мифах, как о Сатурне, Аврааме или Вильгельме Телле, герое, которому Дали посвятит не одну картину и который везде будет олицетворять его отца.

Фрейд, кстати, в своей работе «Три очерка по теории сексуальности» замечает, что «любовная жизнь женщины, отчасти вследствие культурных искажений, отчасти вследствие конвенциальной скрытности и неоткровенности женщин, погружена еще в непроницаемую тьму». И в сноске: «В типичных случаях у женщины не замечается „сексуальной переоценки“ мужчины, но последняя почти никогда не отсутствует по отношению к ребенку, которого она родила».

Дон Сальвадор Дали Куси женился на Фелипе Доменеч Феррес в возрасте тридцати лет, через два года после того, как стал владельцем нотариальной конторы в Фигерасе. Она была дочерью галантерейщика, а ее дед по матери Хайме Феррес был, по мнению потомков, еврейского происхождения и занимался ремеслом художественной резьбы по кости. От него мать унаследовала изобразительные наклонности — рисовала животных и лепила из воска восхищавшие малыша фигурки. Ее младший брат Ансельмо Доменеч, книгоиздатель, крестный отец художника, стал для него духовно близким человеком.

Отец для юного Сальвадора был олицетворением высшей власти, неумолимой, жестокой и непредсказуемой, при этом авторитет этой власти казался ему абсолютным и непогрешимым. Но однажды летом отец вернулся на дачу в Кадакес с опозданием и, выходя из кареты, во всеуслышание заявил, что обосрался. Это было настоящим психологическим шоком для мальчика. Впоследствии он изобразил обделавшегося человека в картине «Мрачная игра». Вообще говоря, интерес к заднице и ее продукту Дали сохранил с самого детства до конца своих дней.

Объяснить отношения отца и сына одним эдиповым комплексом будет явно недостаточно. Сальвадор Дали старший был очень вспыльчивым, неуравновешенным, способным зачастую на весьма необдуманные поступки. Так, однажды в одних трусах он выскочил на улицу и сцепился в драке с одним из своих клиентов. Наблюдавший эту сцену из окна малыш Сальвадор увидел, как из трусов вывалилось мужское достоинство отца, подобное сосиске, что мальчика также шокировало и как бы принизило авторитет отца.

Детство нашего героя, без сомнения, несет в себе какую-то тайну, художник так и не открыл ее полностью, маскируя в своих работах дальними намеками, не давая понять, что породило в нем невероятную застенчивость и страх перед этим человеком. Он пишет в «Тайной жизни», что не намерен раскрывать всех тайн его отношений с отцом, добавляя, что это касается только их двоих.

Он не скрывал, что все вариации картин на тему Вильгельма Телля связаны с отцом. Но какое яблоко поразил нотариус? И каким оружием?

Но не будем предаваться фантазиям. Мы с чистой совестью отправляем читателя к картинам великого сына фигерасского нотариуса, где можно предаваться любым толкованиям диковинных образов на эту тему…

Глава вторая

О первых успехах отрока-живописца и начале учебы в Мадриде

Из мира детства в отрочество наш герой вступил с новым привкусом жизни, что свойственно всякому переходному возрастному периоду. Мальчик вдруг осознает себя другим, и видимый мир обретает другие свойства. Те знания, что мы получаем в детстве, в зависимости от почвы, на которой взрастает цветок человека — в нашем случае гения, — обретают новые качества. Все непонятное ранее вдруг выплывает из тумана в своей реальной и объемной яви, и лишь что-то неизживаемое, зароненное в глубины подсознания то ли с самого рождения, то ли навербованное словом или действием в младенчестве, остается навсегда. И с этим человек расстаться не сможет, даже если и будет наступать себе на горло, — все равно это будет терзать его душу, бередить, наводить морок, и постоянно в голове станут, как грибы, расти вопросы, на которые нет и не может быть никакого ответа. Нет, мы не говорим о вечных и неразрешимых проблемах бытия либо таинственной и непредсказуемой черте жизни… Многоточие здесь вполне уместно. Для постороннего исследователя, психоаналитика вопросы эти, возможно, не составят тайны, он сможет объяснить и себе, и пациенту суть и причины его странных слов и поступков, но все равно что-то будет ускользать, делиться, множиться и, словно рой мух, облепит мозг и будет сосать его пустыми и ненужными, но жгучими и непредсказуемыми вопросами…

Вот и о мухах, кстати… Дали любил мух, более того, обожал, когда в летнюю жару они облепляли его потное тело, и это было, как он признавался, одним из стимуляторов его творчества.

Зато кузнечики наводил на него ужас. В детстве он любил их, но однажды поймал рыбку-соплюшку, голова которой была похожа на голову кузнечика. С тех пор сверчок стал для него невыносимым существом, он трясся от страха, если ему попадался на глаза кузнечик или, не дай Бог, прыгал на него. Прознавшие об этом сверстники просто изводили его в школе этим мерзким насекомым: подбрасывали зеленого попрыгунчика в книги, швыряли в голову и так далее. Сальвадор пошел на хитрость. Убедил мальчишек, что еще больше, чем кузнечиков, боится бумажных птичек, и стоически переносил пытку сверчками, зато орал благим матом, если в него запускали самолетиком.