Читать книгу "Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - Ежи Довнар"

Особой отметиной зэков всегда считалась татуировка. Когда татуашник делал наколку, то пел непременно такую частушку: "Читайте по наколочке, воры и кумовья. Моя татуировочка – визиточка моя" или что-нибудь в этом роде. Наиболее распространённым и самым простым был символ из пяти наколотых точек, обозначающий, что человек провёл часть жизни в заключении, а, точнее в четырёх стенах. Наносили его, как правило, между большим и указательным пальцем либо в виде перстня. Уже в советские годы стали накалывать на теле аббревиатуры. Например, БОСС – был осуждён советским судом, КОТ – коренной обитатель тюрьмы, БАРС – бей актив, режь сук, ЛОРД – легавым отомстят родные дети, ЗЛО – за всё легавым отомщу и т. д.

В тюрьмах часто проводили «шмоны». Чтобы спрятать что-либо особо ценное (деньги, золотой зуб, например), зэки делали «карман». Для этого под грудью делался надрез, и под кожу всовывалась остро отточенная ложка, которой прорезали пространство между кожей и рёбрами, куда затем вставлялась деревянная дощечка. По мере заживления раны дощечку периодически вынимали и вставляли обратно. Когда рана заживала полностью, под грудью, прикрытой складкой кожи, образовывался карман, в который можно было спрятать небольшой предмет. Иногда зэки «торпедировались» – свёрнутые в рулон, например, деньги, обёрнутые целлофаном, всовывали себе в прямую кишку. Правда, менты или «попкари», чтобы выловить таких при шмоне, заставляли заключённых делать приседания.

На одном из таких шмонов первый раз в своей жизни присутствовал и Фёдор. Поступили сведения, что одному «вышаку» – смертнику по фамилии Железогло переправили каким-то образом с воли – возможно, за хорошую взятку – спирт, чтобы не так страшно было умирать. А нашли спирт у смертника во рту, налитым в презерватив, который тот по ободку зажал зубами. И что самое интересное – вышак тот спирт отдал, хотя мог его и проглотить.

– И зачем ему этот спирт? Ему ведь намазали лоб зелёнкой – сказал в дежурке обыскивавший его попкарь.

Фёдор понял, это означало, что смертник был приговорён к расстрелу. Но и без расстрела в тюрьме, особенно летом, в тесных «хатах», где содержалось десять при норме четыре, а то и больше заключённых, от жары умирало по несколько человек. Как правило, это были сердечники или гипертоники. Вообще же смертников-полосатиков, или как их ещё называли «пыжи», в новозыбковской тюрьме содержалось обычно два-три человека, но не более четырёх, что соответствовало количеству одиночных камер, предназначенных специально и только для них. Надо отдать должное начальникам: по качеству эти камеры были лучше и уютнее, а одна их них даже выходила зарешёченным окном на стадион «Динамо», где каждый день играли в футбол, и приговорённый мог хотя бы перед смертью послушать голоса, доносящиеся с воли. После исполнения приговора в глубоком тюремном подвале с обитыми двойным слоем стекловаты стенами у «кума» – начальника тюрьмы подполковника Минюста Васюты Григория Степановича, всегда находились заморочки.

– Да мне легче списать пять трупов, чем один матрац – говорил он в подобных случаях, подразумевая противоположную взаимосвязь. И все подчинённые понимающе кивали головами.

Фёдор, естественно, кивал тоже. Во-первых, потому что на границе его приучили соблюдать и чтить социалистическую законность, а во-вторых, к зэкам он относился как к контрабандистам и нарушителям, если не границы, то той же самой законности. Ненавидел их люто и беспристрастно, как ненавидел в армии «кусков» и старшин и, не имея возможности выливать эту ненависть там, выливал её здесь. Неизвестно, какой была бы его внутренняя установка, узнай он о том, что в одной из камер этой тюрьмы двадцать лет тому назад сидел, ни за что, его родной отец и вот так же прогуливался по внутреннему дворику, который его сын сейчас охраняет. Но Фёдор про это не знал и суровым взглядом «сканировал» подземное пространство. Дворик представлял собой фактически яму в виде секторов с цементированными стенками и покрытых двойной металлической решёткой, сквозь которую небо, как пелось в одной зэковской песенке, действительно виделось в клеточку. А ещё сквозь эту клеточку можно было увидеть вышки по бокам, в одной из которых как раз и нёс охрану сержант запаса 22-го стрелкового полка оперативных войск НКВД Фёдор Бжостек. Нёс добросовестно и честно, как в своё время его отец, охранявший пленных польских военнослужащих. Сказать, что было в этом что-то наследственное, было бы неверно, как и то, что судьба распорядилась именно таким образом, чтобы кого-то охранять – просто так совпало в жизни отца и его сына. Хорошо, что судьба не преподнесла другой сюрприз – сыну охранять своего отца или наоборот.

Так или иначе, а Фёдору пока нравилось то, чем он занимался. Считается, что если негативные эмоции довлели над человеком в течение какого-то времени, то чтобы их изжить, требуется такое же время для положительных эмоций: действие равно противодействию. Либо нечто другое, – клин вышибать клином. Армия и тюрьма, как нельзя лучше подтверждали это правило – у них было много общего. И в том, и в другом месте преобладают лица далеко не интеллигентной внешности; и там, и здесь живут по уставам, правда, в одном месте по уставу внутренней службы, в другом – по уставу тюремной ячейки, то бишь, камеры. И там, и здесь кормят отвратительно плохо. И в том, и в другом месте предпочитают носить одну и ту же причёску под названием нулёвка. И в то, и в другое место люди попадают против своей воли. И так далее. Аналогий можно было бы привести ещё целый ряд. Вообще, население России всегда делилось примерно в одной и той же пропорции: на ту часть, которая сидела в заключении, и ту, которая эту часть охраняла. Аналитики подсчитали, что если бы в своё время, а конкретно в XVIII веке сосланным в Сибирь дали бы вольное поселение, а не усиленную охрану, чтобы не допустить и намёка на побег и всех заключённых сгноить, а не использовать их физический потенциал на развитие не столь отдалённых мест, то сегодня Россия имела бы там не медвежьи углы, а какую-нибудь цивилизованную Австралию или Канаду. Возможно, это преувеличение, но здравый смысл в подобного рода соображениях наверняка есть. Правопреемник царской России Советский Союз не стал менять эту специфическую особенность страны по той простой причине, что российского криминала с лихвой хватило бы для всех остальных государств мира, – согласись они его импортировать к себе – вследствие чего только так и та, и другая страна могли существовать. За счёт дармового, каторжного труда, за счёт недоеданий и болезней, за счёт ни в ломаный грош стоимости человеческой жизни. В результате за многовековую историю, как того, так и другого государственного института очень многое взаимопроникло друг в друга и, например, гарнизонная «губа» мало чем стала отличаться от тюремного карцера.

Стоя на вышке и глядя вниз на прогуливающихся арестантов, Фёдор узнавал в их лицах своих бывших командиров, старшин, сверхсрочников, которые по службе были его начальниками, теми, перед которыми он обязан был тянуться по стойке «смирно!» и внимать каждому их слову – умному или глупому, без разницы. Теперь он стоял над ними и, хотя не мог непосредственно отдавать им приказания, тем не менее, наслаждался своим преимущественным положением. И когда кто-либо из заключённых поднимал голову и их взгляды, несмотря на достаточно большое расстояние, встречались, холодное презрение и удовлетворение от получаемой сатисфакции исходили из суживающихся глаз Фёдора.