Читать книгу "Хроники простого волшебства - Надежда Мамаева"

– Знаете, что самое тяжелое в моей работе?

Татьяна растерялась. Она ждала агрессивного ответа, оправданий, крика: «Вон!», но не вопроса, заданного мягким усталым голосом.

– Нет.

– Самое сложное – это смотреть в глаза матери, выходя из операционной и говорить, что ты не смогла спасти ее сына, что ее ребенок лежал перед тобой, а ты проиграла этот извечный бой со смертью. Видеть, как враз седеют виски, каменеет лицо, боль и осколки веры в глазах. – Врач словно погрузилась в воспоминания. Она долго молчала, а оператор и журналистка боялись пошевелиться. Наконец Нарин продолжила: – Я предпочту отдать десять лет жизни за раз, чем прожить пять минут, глядя глаза в глаза матери, вмиг потерявшей смысл жизни.

* * *

Прошло пять лет. Татьяна заняла вожделенное место, перестала быть «полевиком». Готовясь к предновогоднему эфиру, она просматривала репортажи, сверяя их с текстом. Ее взгляд зацепился за некролог: «Ушла из жизни Нарин Аримян…».

Татьяна подняла взгляд на монитор: изображение дряхлой старухи, так похожей на ее давнюю собеседницу. Бред, это просто бред! Той Нарин от силы сорок… это совпадение. Но что-то после эфира давило на ведущую, не давало спокойно жить. Через неделю Татьяна не выдержала, и, отыскав в адрес центра нейрохирургии, поехала туда. Выяснить ей удалось лишь то, что умершая была действительно когда-то ее интервьюируемой и состарилась очень быстро. «Такое бывает, сбой генома: организм, перейдя определенный возрастной рубеж, стремительно стареет», – развели руками бывшие коллеги Аримян.

– А Вы не знаете, где ее похоронили? – ведомая журналистским чутьем спросила Татьяна.

Хирург, ныне занимавший место покойной Нарин, покопавшись в записной книжке, продиктовал ей адрес. Записав координаты, журналистка села в машину. Она словно не решалась ехать в город вечных снов, а потом бросила в пустоту: «К черту!» и выжала педаль газа, из-под колес машины брызнула снежная крошка.

На кладбище было пустынно и бело. Ограды среди снежного покрывала. Лишь молодой парень стоял у свежей могилы. Это оказалось оно – последнее пристанище Нарин Аримян.

Татьяна молча подошла. Сколько они так стояли вместе, каждый думая о своем? Час? Или пять минут? Есть мгновения, когда время теряет смысл. Парень вдруг нарушил тишину:

– Она тоже Вам помогла?

– Да, – журналистка запнулась перед ответом. «А ведь и правда, – подумала она, – те ее слова про мать… они что-то во мне перевернули», и уверенно добавила: – Помогла.

– Мне тоже, – ответил парень, потом выдохнул, словно перед прыжком в прорубь. – Знаете, мне надо с кем-то поделиться, иначе я сойду с ума. Можно с вами?

– Конечно.

– Нарин… она меня не просто спасла, пересадила эти чертовы нейроны. Она мне отдала часть своей жизни. Не знаю как, но чувствую, понимаете? Я ведь должен был умереть… Никому из родных этого не говорил: мать перепугается, друзья посмеются и в Кащенко предложат позвонить, но вы-то чужая. Я все помню. Помню и свое тело, и себя над ним, помню, как взвешивали мои грехи на чашах, и ее голос тоже помню, как она ручается за меня, платит своей жизнью за мою. И вот теперь я живой и здоровый, а она…

Парень махнул рукой.

– Жизнь взаймы… никогда не думал, что это ответственность.

Телефон в его кармане противно запищал.

– Извините, мне пора, я на лекцию опаздываю, – смущенно проговорил он, словно уже корил себя за излишнюю откровенность.

– А на какую?

– По нейрохирургии.

* * *

Спустя несколько лет после этой кладбищенской встречи в эфир вышла телепередача: вечно молодая Татьяна Амир вела ток-шоу, посвященное молодому, талантливому нейрохирургу, сумевшему не только повторить операцию по имплантации нейронов, но и разработавшему методику, ныне активно используемую хирургами по всему земному шару.

Она из стали

Запись в ежедневнике:

Для кого-то конец уходящего года – это время подвести итоги. Для других – повод наметить новые цели. Но для меня этот день – день второго моего рождения. Посмотрела на часы. Еще две минуты – и полночь. Мигнет табло электронного календаря, и вновь будет тридцатое декабря, когда семнадцать лет назад, моя жизнь разделилась на «До» и «После».

* * *

– Ты будущая олимпийская чемпионка! Ты лучшая. Докажи это всем! – слова мамы. Они – напутствие, набат, мантра.

Повторяя их про себя, я шла к разновысоким брусьям с прямой спиной, как учила тренер. Голова высоко поднята. Вытягиваю носок при каждом шаге. Знаю, как выгляжу со стороны. Невысокая, скорее даже мелкая, с задранным как у зазнайки носом. Ну да мы, гимнастки, здесь все такие. Иные не побеждают. А тут собрались победители. Чтобы определить лучших, тех, кто войдет в сборную страны. И ради этих мест все мы уже заплатили свою цену. Годы тренировок, боли, слез, травм, диет. Навряд ли хоть кто-то из нас в двадцать будет много выше полутора метров. Рост – еще одна плата. Высоким на брусьях, бревне – нет места: центроваться на больших оборотах очень тяжело. Слишком велик риск травмы. Вот поэтому-то еще с семилетнего возраста самых перспективных и подсаживают на добавки, что выводят кальций из организма, чтобы не выросли больше нужного.

А гордость, с которой каждая несет себя по матам – тоже вещь особая, культивируемая и лелеемая тренерами. Всем и каждой говорят, что ты – лучшая, заставляя добиваться невыполнимого, на первый взгляд. И учат видеть в той, с кем делишь зал, не друга – соперницу.

И как иначе – подруге можно уступить, проиграть. С конкуренткой же будешь вырывать из себя все жилы ради того, чтобы стать лучше, чем она.

Ладонные накладки в тальке. Шаг, еще один. Разбег. Тело привычно взлетает. Руки, не по-детски сильные, хватаются за перекладину. Вдох-выдох.

«У меня все получится» – мелькает в голове мысль. Тренер заявила сложный элемент: из оборота стоя перелёт Ткачёва прогнувшись. На тренировках он получался, правда, не всегда. Но до отбора не было времени его доработать. Решили идти ва-банк, на страх и риск родителей, подписавших все бумаги, согласно которым ответственность в случае травмы они берут на себя.

Мама и папа мои – фанаты спорта. В прошлом оба биатлонисты. Они и познакомились-то на сборах. Живут, дышат, спят, умрут, наверное, и то со спортом. Двух своих дочерей – меня и Алису – отдали в гимнастику, едва каждой исполнилось по три года. Они верят, что кто-то из нас двоих обязательно должен взять олимпийское золото. Поэтому с детства обеих готовили только к победе. Школа, подружки, игры во дворе – это было мимо, не интересно для нас. Зал, брусья, бревно, маты, конь. С ними порою по целому дню, вместо школы. Скольким пятилеткам они дарили надежды?

Родители приводили сюда своих девочек, своих куколок. Кто-то из них хотел просто здоровья для своих детей, не гонясь за высокими достижениями. Те малышки были счастливицами.