Читать книгу "Хроники простого волшебства - Надежда Мамаева"

Но тут рука тамплиера почувствовала, как вздрогнули девичьи плечи. Он увидел, как глаза рыжей наполнились слезами. А потом цепкий взгляд отметил и синяки на шее, прикрытые воротом платья. И потому тамплер произнес лишь одно слово, обращаясь к рыжей:

– Обидел?

И девчонка разрыдалась, прижавшись к его груди.

– У… паскуда, к чужому мужику жмется. Вся в мать-покойницу. Такая же шлюха выросла. Но ничего, Карл из тебя всю дурь выбьет, а потом в монастырь отдаст, пока ни под кем побывать не успела, – в пьяном угаре заявил мужик и добавил: – Че, не ждала, лярва. Глазищами-то как захлопала. Монастырь – это дело хорошее, благочестивое и прибыльное. За тебя мне уже настоятельница два золотых заплатила, так что давай, отдавай все заработанное за сегодня, и живо домой… Ик, готовиться стать небесной невестой.

Рыжая замерла. Все ее тело напряглось, словно от удара кнута. А Ремар был готов плюнуть на все законы и свернуть шею этому пьяному ублюдку. И плевать, что сторонний не смеет вмешиваться в дела семьи.

И тут, неожиданно для самого себя он произнес:

– Я ей не посторонний. Я ее жених.

Ремар хотел лишь мельком глянуть на девчонку, ободрить, усмехнуться, дать ей понять, что это все – игра. И замер. На него смотрели янтарные глаза, в которых смешались отчаяние и надежда.

– Жени-и-их… – насмешливо протянул пьянчуга. – Жених – еще не муж. Так что давай, Анма, марш домой, кому сказал.

– Это недолго поправить, – решительно прижав замершую рыжуху к себе, сообщил Ремар, и, уже обращаясь к девушке, спросил: – где здесь ближайший храм?

Она нашла в себе силы лишь кивнуть, и еще теснее прижалась к груди тамплиера.

А Ремар подумал: до какой грани отчаяния должна была дойти эта девушка, раз готова искать защиту у чужака?

Впрочем, если рыцарь принимал решение, то его уже не менял. От таверны он направился прямиком к храму. Анма семенила за ним, глядя недоверчиво, исподлобья, но не пытаясь вырвать руку из его руки.

Уже у порога храма Ремар выдохнул и обернулся:

– Разведемся завтра же. И ты будешь свободна. Считай, я возвращаю то, что задолжал тебе год назад.

Рыжая улыбнулась так искренне, словно взошло солнце.

– А я тебя сразу узнала: тебе резюме год назад писала. Ты мне тогда понравился, – она смущенно зарделась. – И мне очень захотелось, чтобы ты работу нашел.

– Я и нашел, – Ремар впервые за много лет вновь почувствовал себя мальчишкой, которому еще не чужды робость и смущение, а потом вспомнил, что он воин и ему скоро тридцать, оттого решительно произнес: – Ну как, Анма, готова стать моей временной женой?

Она лишь еще больше засмущалась:

– Да.

Повенчали их быстро, и запись в приходской книге сделали честь по чести, и запястья украсили свадебными рунами.

Когда на пороге храма появился шатающийся отчим с отрядом дознавателей, требуя Анму по праву отца, было уже поздно.

Ремар привел ее к себе. Отдал своей фиктивной жене собственную постель, а сам готовился устроиться на полу, на походном одеяле. И тут Анма подошла к нему, решительно обняла за шею и, зажмурившись, привстала на цыпочки и поцеловала. А потом, словно сама испугавшись собственного порыва, захотела отпрянуть. Но Ремар, уже распробовавший вкус робкого девичьего поцелуя, не захотел столь быстрого окончания.

Когда же двое оторвались друг от друга, то оба тяжело дышали, и у обоих с губ сорвалось синхронное:

– Извини.

Не сговариваясь, оба решили лечь спать. Анма долго возилась под одеялом, а Ремар делая вид, что спит, до полуночи лежал неподвижно и думал о рыжей. Он пришел к выводу, что с завтрашним разводом сильно поторопился. Рыцарь был уже не юнец и понял: рыжая ему не просто понравилась, она его зацепила. Даже больше: он влюбился в нее с первого взгляда.

Тамплиер лежал и думал, прикидывал, как бы уговорить Анму не идти завтра в храм, а подождать. Хотя бы немного… Ведь нет ничего более постоянного, чем «чуть-чуть»… за год тамплиер отчетливо это понял. Он лежал и не знал, что в симпатичной рыжей головке уже созрел коварный план по соблазнению. Ведь Анма влюбилась в этого рыцаря еще год назад, в таверне, когда он рассказывал о себе. И сейчас, когда ее жизнь изменилась столь кардинальным образом, она не намерена была упускать своего счастья.

Глаза в глаза

Свет, закрепленный на видеокамере, был нестерпимо-ярким, словно препарировал двух женщин, сидящих за столом в кабинете.

– Саш, звуковую дорожку синхроном запишем? – осведомилась журналистка, помогая зацепить микрофон на медицинском халате героини своего репортажа.

– Давай, – согласился оператор.

Январь, после отшумевшей череды новогодних праздников, не радовал обилием новостей. У Татьяны сегодня была рядовая съемка, типичная. Представительница четвертой власти, грезившая о новостном кресле богини прайм-тайма, с интересом рассматривала свою собеседницу, женская красота которой уже начала увядать: паутинка морщинок, нитки седины на висках.

Героиня ее нынешнего сюжета – Нарин Аримян – нейрохирург, впервые сумевшая провести операцию по имплантации вставочных нейронов в продолговатый мозг. Это было не просто рядовое спасение жизни парня, попавшего в аварию, нет. Это был прорыв в медицине: теперь даже те, у кого поврежден спиной мозг, кто, казалось бы, навеки прикован к кровати, получили шанс встать на ноги.

Однако, впервые услышав армянское имя, Татьяна почему-то решила: герой ее сюжета – мужчина. Каково же было удивление журналистки, когда этим морозным утром, зайдя в кабинет, на коне которого мороз вывел причудливые узоры, она увидела хрупкую женщину. Халат цвета первого снега, светлые волосы, тронутые сединой, и свет, белый свет, исходивший от этой удивительной женщины, ее героини. Татьяна тряхнула головой, прогоняя наваждение, и посмотрела на хирурга уже другим, цепким, профессиональным взглядом. Журналистка удивилась повторно: это она провела со скальпелем восемнадцать часов у операционного стола? Держала в руках кранитом весом в несколько килограмм? Вскрывала череп? Эта хрупкая восточная женщина?

– Запись пошла, – оповестил оператор.

Журналистка отмахнулась от ненужных мыслей и приступила к интервью:

– Нарин, скажите, в чем уникальность проведенной вами операции?

Хирург улыбнулась и начала рассказ, щедро сдабривая его медицинскими терминами. «Все как всегда», – подумалось Татьяне. Но вот положенный материал был отснят, шли последние минуты, но журналистке хотелось остроты. Репортаж выходил уж очень пресным.

– Скажите, как Вы решились на такую операцию? Шанс, что пациент выживет после нее, по вашим же словам, был ничтожно мал. Это были ваши амбиции? Вы так пытались опробовать свои научные наработки на практике или что?

Прежде чем ответить, хирург внимательно посмотрела в глаза журналистке, а потом спросила ее: