Читать книгу "Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин"

— Говорите, я слушаю! Алло, вас не слышно!

Трубка молчала, и Михаил понимал, что ему не ответят. За последние три недели это был уже пятый или шестой подобный звонок. Но, если раньше он приписывал эти странные звонки неисправностям на линии, ошибкам при наборе номера или простым детским шалостям (когда твоя дочь начинает превращаться из ребенка в девушку, следует быть готовым еще и не к таким проявлениям внимания со стороны мальчишек), то теперь, после получения этого проклятого конверта, все встало на свои места, в том числе и слежка, которая время от времени чудилась ему на протяжении этих злосчастных трех недель.

Чтобы не закричать, он стиснул трубку так, что побелели пальцы, и сдавленным от ярости голосом произнес в микрофон:

— Слушай меня, подонок. Тебе это даром не пройдет. Я тебя из-под земли достану. Я…

В трубке зачастили короткие гудки отбоя. Шахова охватило почти непреодолимое желание со всего маху хватить трубкой о стену, чтобы брызнули пластмассовые осколки, но он сдержался. Эмоции — плохой советчик, особенно в острых ситуациях. А нынешняя ситуация была такой, что острее некуда. Кроме того, телефон еще мог пригодиться — например, чтобы позвонить в милицию. Толку от этого звонка, конечно же, не будет никакого, но и не позвонить нельзя — если оставить все, как есть, его никто не поймет, и в первую очередь жена…

Он с силой провел ладонью по лицу, думая, какими словами станет рассказывать обо всем Ольге, и тут в прихожей негромко стукнула дверь, а затем послышались осторожные, крадущиеся шаги.

Без стука положив на стол телефонную трубку, Михаил Шахов вынул из наплечной кобуры пистолет, встал из-за стола и, хищно сгорбившись, на полусогнутых ногах беззвучно заскользил навстречу неизвестности. Его большой палец осторожно взвел курок, указательный, скользнув под предохранительную скобу, нежно обвил спусковой крючок, и поднятое кверху вороненое дуло медленно опустилось, отыскивая цель своим пустым девятимиллиметровым зрачком.

Глава 2

Миновав узкое жерло низкой прямоугольной арки, во двор медленно, осторожно вполз мощный американский внедорожник. Высокие колеса с шорохом и треском давили смерзшийся грязными буграми снег, включенные по случаю ненастной погоды фары мрачно поблескивали сквозь слой налипшей на них грязи. Забрызганные борта были покрыты белесыми разводами соли, неутомимые «дворники» редкими взмахами удаляли с ветрового стекла сеющуюся с низкого серого неба снежную крупу. Описав широкую дугу по исчерченному глубокими колеями двору, машина остановилась возле прилепившегося к стене кирпичного крылечка, на которое выходила железная дверь. Дверь была черная, основательно облупленная, со сделанной наискосок аэрозольным баллончиком надписью. Буквы надписи были латинские и складывались в нечто неудобочитаемое и, скорее всего, непереводимое. Правее двери виднелась стеклянная табличка — тоже с надписью, но уже на русском языке. «Частное сыскное агентство “Доберман и Ко”», — было написано там. Под стекло было подсунуто написанное от руки объявление, гласившее: «Прием посетителей производится ТОЛЬКО по предварительной записи».

— Доберман, — прочтя табличку, с неудовольствием произнес сидевший за рулем полноприводного «доджа» смуглый брюнет с крупным носом и густой жесткой щетиной, которая покрывала его щеки почти до самых глаз. — Еврей, что ли?

Его пассажир, шатен лет тридцати, черты и цвет лица которого были чуть более европейскими, одежда — более приличной, а манеры — более светскими, чем у водителя, едва заметно усмехнулся, беря с передней панели тонкую кожаную папку на «молнии».

— Доберман — это не фамилия, а порода собак, — сообщил он. — С хорошим нюхом, острым слухом и большими зубами. Отличные ищейки и сторожа.

— А зачем Руслану ищейка? — удивился водитель.

— А ты сам у него спроси, если такой любопытный, — посоветовал пассажир, поправляя выглядывающий из-под модного полупальто шарф. — Ищейка… Кто тебе сказал, что за этой дверью сидит ищейка?

— Ты, — с легкой обидой напомнил водитель. — И на табличке написано, что это сыскное агентство.

— На сарае тоже много чего написано. А там дрова.

— Э, — сказал небритый водитель тоном человека, утомленного беспредметным спором, и полез в карман за сигаретами.

Его спутник снова усмехнулся, сунул папку под мышку и выбрался из машины, немедленно поскользнувшись на бугристой наледи. «Ледниковый период», — восстановив равновесие, сердито буркнул он и стал осторожно подниматься по скользким ступенькам крыльца. Благополучно очутившись наверху, он подергал ручку. Дверь была заперта, и молодой человек нажал кнопку на панели домофона.

Внутри тесноватого, скудно и убого обставленного кабинета с зарешеченным, сто лет не мытым окошком раздался мелодичный сигнал. Сидевший за захламленным письменным столом невзрачный, неопределенного возраста человек в когда-то дорогом, но основательно выношенном, растянутом на локтях пиджаке перевел взгляд на монитор камеры наружного видеонаблюдения, что примостился на консоли в углу кабинета. На экране виднелось гладко выбритое молодое лицо с немного восточными чертами, слегка напоминавшее знакомую всей России физиономию одного чеченца, ставшего популярным телеведущим. Откинувшись назад и неестественно вывернув шею, хозяин кабинета посмотрел в окно. Сквозь рябое от осенних дождей стекло виднелся стоящий среди ледяных надолбов у крыльца огромный ярко-красный джип с тонированными стеклами и далеко выдающимся вперед хромированным «кенгурятником».

Человек за столом бросил быстрый взгляд на настенные электрические часы. Клиент, как и было оговорено по телефону, явился один и в строго назначенное время — разумеется, если это был именно клиент, а не очередной охотник за головой Бориса Олеговича Лесневского. Типов, которые спали и видели прибитую к своим дверям дряблую шкуру Бориса Олеговича во все времена было хоть отбавляй, и осторожность всегда и во всем давно стала неотъемлемой частью его натуры.

Выдвинув средний ящик стола, Борис Олегович достал оттуда тяжелую «беретту», оттянул ствол, досылая патрон, и положил взведенный пистолет на место, оставив ящик выдвинутым. Он вовсе не принадлежал к той разновидности homo sapiens, которые повсюду таскают с собой пистолет и тычут им в кого попало. Не являлся он и коллекционером, ловящим кайф от солидной тяжести огнестрельного оружия. Свойственные орудиям убийства скрытая мощь и хищная, смертоносная красота оставляли Бориса Лесневского равнодушным; для него пистолет был просто удобным, эффективным инструментом, призванным охлаждать пыл некоторых не в меру бойких посетителей.

Закончив приготовления, он нажатием кнопки открыл электрический замок входной двери, откинулся на спинку старого вертящегося стула с массивной стальной станиной и скрипучим дерматиновым сиденьем и придал своей одутловатой физиономии выражение вежливого ожидания.

Ждать пришлось недолго. В прихожей клацнул электромагнит замка, и стало слышно, как посетитель топает, сбивая с подошв налипший снег. Вскоре он появился на пороге кабинета — высокий, широкоплечий, со спортивной фигурой и гладким самоуверенным лицом. В руке у него была тонкая кожаная папка на «молнии», на лацканах короткого модного пальто таяли снежинки. По случаю пасмурного дня в кабинете горел свет, и мелкие капельки талой воды сверкали в темных волосах посетителя, как карнавальные блестки. Темные глаза смотрели холодно и внимательно, и на какой-то миг Борис Олегович вдруг преисполнился уверенности, что этот человек видит лежащий в ящике стола пистолет — видит, но не придает этой детали никакого значения, как будто заряженный ствол пугает его не больше, чем канцелярский дырокол.