Читать книгу "Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди"

Так же неточно, пожалуй, называть эти окаменелости чудищами: они не были антропоморфны, это извилистые, сложные формы, замыкающиеся на себя и размыкающиеся, порой похожие на шипастые заросли, в других случаях из них тянутся на шарнирах «руки», заканчивающиеся лезвиями. Бывают многогранные, как кристаллы, текучие, словно фонтан. Джимми сражался с ними там, где их находил, там, куда ставшая ему доступной система навигации джиннов направляла его в погоню за этими низшими демонами – то в Риме, на берегу Тибра, то на сверкающей металлом крыше манхэттенского небоскреба, и он оставлял их там, где застигала метаморфоза; мертвые тела джиннов-паразитов украшали многие города, словно новые произведения искусства – скульптурные и, надо признать, красивые. Об этом люди говорили даже тогда, в разгар войны. Красота горгон изумляла даже в те напряженные времена, и связь между искусством и смертью, сам факт, что в смерти джинн-паразит превращался из смертоносного противника в эстетически услаждающий объект для созерцания, приносил неожиданное облегчение. Превращать ускользающее в твердое – таково было одно из новейших искусств войны, и из всех подобных искусств оно более других заслуживало быть включенным в каталоги искусства как такового, высокого искусства, где красота и смысл, сочетаясь, раскрывают друг друга.

Но преследователь и мститель не считал себя художником. Он был – Джимми Натараджа, бог разрушения, танцующий свой губительный танец.

Зумурруд Великий объявил свою «Фундацию» первым шагом на пути к созданию глобального султаната джиннов, чью власть над миром он теперь провозгласил, самочинно присвоив титул султана. Однако три других Великих Ифрита немедля выразили неудовольствие таким притязанием на первенство, и Зумурруду пришлось пойти на компромисс. Поскольку он не мог излить досаду на членов правящего квадрумвирата, Зумурруд диким вихрем пронесся по миру, свершая повсюду казни обезглавливанием, распятием и каменованием, что с первых же дней его правления породило ненависть, из которой в скором времени выросла контрреволюция. В союзе со злобными и неграмотными Учениками страны А. у него сложилось нечто вроде программы управления, он принялся с энтузиазмом запрещать все подряд, как это делали они: поэзию, велосипеды, туалетную бумагу, фейерверки, любовные романы, политические партии, картошку фри, очки, пломбирование зубов, энциклопедии, презервативы, шоколад, а всякого, кто осмеливался возразить, отправлял на костер, или рубил надвое, или, по мере того как все более проникался энтузиазмом, вешал, топил, четвертовал – замечательная традиционная английская казнь за государственную измену, еще в XIII веке ввели. Он хотел, говорил Зумурруд другим джиннам, усвоить лучшие уроки прежних империй, а потому включил средневековые пытки и казни в уголовный кодекс нового султаната – с немедленными и ужасающими последствиями.

Неугасимую, идиосинкразическую ненависть он питал к любым видам закрывающихся сосудов, к банкам с завинчивающимися крышками, к бутылкам, которые можно заткнуть пробкой, к чемоданам с замками, к скороваркам всех видов, к сейфам, гробам и чайным коробкам. Его приятели Великие Ифриты Сверкающий Рубин и Раим Кровопийца, не пережившие опыта заключения в бутылке, только плечами пожимали, слушая эти декларации войны, но он сказал им: просидели бы полвечности взаперти в стекляшке, точно так же возненавидели бы свою камеру.

– Поступай, как знаешь, – сказал Сверкающий Рубин, – но тратить время на такие пустяки – никак не признак величия.

Этого оскорбления Зумурруд словно и не слышал. Люди держали его в плену. Теперь его черед. Ту ненависть, что накопилась в нем за годы заключения, невозможно было утолить ни гонениями, ни казнями. Порой ему казалось, он мечтает не столько править человеческим родом, сколько возглавить окончательное его истребление.

В этом вопросе, по крайней мере. Забардаст, тоже побывавший в заточении, был с Зумуррудом полностью согласен: пришло время мести.

Месть джиннов пылала неугасимым огнем.

Немного времени понадобилось, чтобы кровожадность Зумурруда встревожила даже то, что оставалось от Газали. Прослышав, сколь скрупулезно великий джинн исполняет завет покойника – запугать человеческий род так, чтобы страх толкнул людей в объятия религии, – прах философа вынужден был призадуматься о разнице между академической теорией и кровавой практикой и пришел в итоге к выводу, что, хотя добросовестность Зумурруда невозможно отрицать, он, возможно, в определенном смысле слишком далеко зашел. Выслушав такое замечание, Зумурруд понял, что в философе больше не нуждается. Он действительно зашел далеко – дальше, чем мог бы его привести старый мертвый глупец.

– Мои обязательства перед тобой выполнены, – заявил он философу, – возвращаю тебя в молчание могилы.

Забардаст, более сдержанный из двух старших темных джиннов, всегда более вдумчивый и мягкоречивый (хотя на самом деле не менее беспощадный, даже, пожалуй, более, в силу большего интеллекта), предложил поделить новый султанат на четыре доли, четвертовать, как Зумурруд четвертовал своих жертв. Слишком велика, чтобы управлять из единого центра, оказалась империя, созданная Зумуррудом в отдаленной стране А. «Фундация» никак не тянула на великую метрополию, годную в планетарные столицы. Деятельность Зумурруда, указывал Забардаст, распространяется на (в широком смысле) Восток, а он сам пока что показал себя в лучшем виде, причинил больше всего бед и внушил величайший страх на могущественном Западе. Это оставляло Африку и Южную Америку Раиму Кровопийце и Сверкающему Рубину. Прочими частями света – Австразией, Полинезией, обиталищами пингвинов и полярных медведей – пока можно было пренебречь.

Такое распределение никого не устроило, даже автора идеи, ибо Забардаст втайне лелеял мечту овладеть всем миром, но на краткое время все четыре Великих Ифрита пришли к соглашению – на очень краткое время, вскоре начались раздоры. В особенности недоволен своей долей остался Сверкающий Рубин. Джиннам лучше всего живется в тех местах, где хорошо известны их истории, они чувствуют себя более-менее дома в странах, куда их истории перекочевали вместе с поклажей эмигрантов, но им худо в малоосвоенных регионах, где о них толком не слышали. «Южная Америка! – ныл Сверкающий Рубин. – Что они там понимают в магии?»

Завоевательная война распространялась по всему глобусу, словно распускался черный цветок, повсюду вспыхивали гибридные войны, в которых сражались люди, управляемые джиннами – всеми способами, какими джинн управляет человеком, чарами и одержимостью, страхом и страстью, верой и подкупом. Темные джинны сидели себе праздно в облаках, окутавшись столь густым туманом, что поначалу даже Дунья не могла разглядеть, куда подевались ее самые сильные враги. Они сидели и смотрели, как марионетки убивают и умирают, а порой высылали низших джиннов усугублять хаос. Однако понадобилось очень немного времени, чтобы обычные недостатки джиннов – неспособность к верности и преданности, капризность, эгоизм и самолюбие – вылезли на поверхность. Каждый из четырех быстренько сообразил, что он и только он один вправе претендовать на звание величайшего, и то, что началось с пререканий, быстро накалялось, меняя сам характер конфликта в нижнем мире. Тогда-то род человеческий и превратился в холст, который темные джинны расписывали взаимной ненавистью, в сырой материал, из которого каждый член четверки пытался вылепить сагу о собственном глобальном господстве.