Читать книгу "Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей - Салман Рушди"

– То есть ты умрешь, – сказал Джеронимо Манесес. – Вот что значат твои слова. Чтобы спасти нас от джиннов, ты жертвуешь своей жизнью.

– Не совсем, – возразила она.

– То есть ты будешь жить? – спросил он.

– Тоже не совсем, – ответила она. – Однако разум требует, чтобы это было сделано, и так будет.

И на том она покинула их – без слов прощания, без сантиментов и споров. Только что была – и нет. Никогда больше они ее не видели.

О том, что она сделала, что сталось с ней самой, действительно ли она заполнила и закрыла собой проходы между мирами – об этом мы можем только гадать. Но с того дня и до нынешнего никто из вышнего мира, из Перистана, Волшебной страны, не появлялся в низшем мире, на Земле, где мы живем.

Наступил тысяча первый день. В тот вечер мистер Джеронимо и его Александра закрылись в ее спальне, и, когда они любили друг друга, обоим казалось, будто они парят в воздухе. Но лишь казалось.

Так завершилась эпоха небывалостей, которая длилась два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей.

Мы гордимся тем, каким разумным стало с тех пор человечество. Нам известно, что долгое время основным сюжетом в истории нашего рода были конфликты, но мы доказали: нарратив можно изменить. Все наши различия – расы, места жительства, языка и традиций – уже не разделяют нас, они кажутся интересными и привлекательными. Человечество едино, и по большей части мы довольны тем, что из нас вышло. Можно, пожалуй, даже сказать, что мы счастливы. Мы – сейчас мы говорим лично о себе, а не о «мы в целом» – живем в большом городе и воспеваем ему хвалу. Теките, реки, как мы течем между вами, смешивайтесь, потоки вод, как мы смешиваемся с потоками людей издали и изблизи! Мы стоим у вод твоих, посреди чаек и людских толп, и радуемся. Мужчины и женщины Города – ваши костюмы нравятся нам, обтягивающие, бесцветные, удобные; Великий город, твоя еда, твои запахи, твоя стремительная чувственность – случайная встреча, энергичная кульминация, продолжения не следует – мы принимаем все. И смыслы, толпящиеся на улице, сталкивающиеся с другими смыслами, порождающие в столкновении и трении новые смыслы, которых не имели в виду мыслители, открывавшие первые смыслы, и заводы, школы, места для развлечений, места, пользующиеся дурной славой – процветай, процветай, метрополис! Ты – наша радость, мы – твои, вместе мы движемся промеж рек к концу, за которым нет начала, а за ним – и вовсе ничего, и город рассветный сверкает под солнцем.

Но кое-что случилось с нами, когда миры были отделены друг от друга. По мере того как дни собирались в недели, месяцы, года, проходили десятилетия и столетия, мы заметили, как прекратилось то, что прежде происходило с нами каждую ночь, с каждым из нас, со всеми членами того большого «мы», каким мы стали. Мы больше не видели снов. Должно быть, на этот раз все ходы и щели запечатались так прочно, что ничто не может просочиться, даже капли того волшебства, той небесной росы, которая, согласно легенде, падала на веки спящих и дарила ночные грезы. Теперь наши сны – сплошная тьма и только. Разум меркнет, готовясь к непредсказуемым зрелищам великого театра ночи, но спектакль так и не начинается. В каждом поколении все меньше оставалось способных видеть сны, а теперь наступили времена, когда о снах мы могли бы только грезить, будь нам доступны грезы. Мы читаем о вас в старинных книгах – о сновидения, о грезы! – но фабрика снов закрылась. Такую цену мы заплатили за мир, процветание, взаимопонимание, мудрость, благожелательность и правду: та дикость в нас, которую выпускали на волю сны, укрощена, и тьма в нас, насущная для театра ночи, притихла.

Мы счастливы. Мы находим радость во всем. Автомобили, электроника, танцы, горы – все вы доставляете нам большое удовольствие. Рука в руке мы шагаем к водохранилищу, птицы кружат у нас над головой, и все это – птицы, водоем, прогулка, рука в руке – все доставляет нам радость.

И только ночи скучны. Тысяча и одна ночь может пройти вот так, в молчании, словно армия призраков, шаги их бесшумны, незримо удаляются они во тьму, незамеченные, невыслушанные, пока мы живем, стареем, умираем.

Мы почти всегда радуемся. Жизнь хороша. Но порой нам хочется, чтобы сны возвратились. Иногда – ведь мы не вовсе исцелились от человеческой извращенности – мы призываем кошмары.