Читать книгу "Двор чудес - Мишель Зевако"

— Они в Фонтенбло!

— Вы, конечно, не забыли, Ваше Величество, что один из этих негодяев смеет поднимать глаза на герцогиню де Фонтенбло?

О нет, король об этом не забыл…

— Пошли! — приказал он Ла Шатеньере.

Король спустился в парадный двор и вошел в кордегардию.

— Государь мой, — сказал он офицеру, — какие приказы вы отдавали часовым?

— Обыкновенные приказы, государь: как салютовать…

— Речь не о салюте! — в гневе вскричал король. — Я говорю с вами про оборону замка!

— Оборону? — растерянно пробормотал офицер.

— Именно! Что вы будете делать, государь мой, если к ограде подойдут злоумышленники! А предполагать злой умысел надо всегда! Я вижу, вы никаких приказов не отдавали… Хорошо же меня, право, охраняют!

— Простите, государь! В замок никто не может войти без личной встречи с офицером охраны.

— Этого недостаточно. С этой минуты всякий, мужчина или женщина, днем или ночью, кто подойдет к ограде ближе им на двадцать шагов, должен будет удалиться. В случае неповиновения немедленно стрелять. Замените сейчас же алебардщиков аркебузирами. Поставьте не одного часового у каждых ворот, а двух с заряженными аркебузами, пусть будут готовы стрелять во всякого, кто подойдет. Вот мой приказ, государь мой. Пошли, Ла Шатеньере.

Король вышел из кордегардии, оставив офицера в полном замешательстве.

— Сколько у нас караулов? — спросил Франциск своих спутников.

— Четыре, государь. Самый сильный — тот, что охраняет парк.

— Осмотрим все.

Ла Шатеньере провел короля по всем кордегардиям, где Франциск отдал один и тот же приказ. По замку тут же разнесся слух, что ожидают нападения врагов, но каких врагов — никто не знал.

Король не только посетил караулы: он обошел весь парк, останавливался у каждого часового, велел им смотреть в оба, обещал за хорошую службу много золота, а за небрежение и недосмотр — дыбу и четвертование. Уже среди дня, утомившись и насилу успокоившись благодаря своим распоряжениям, он вернулся в свои покои.

И все потому, что Ла Шатеньере шепнул ему на ухо два имени: «Манфред и Лантене».

XXVII. Мать в пути

Теперь мы опять позовем читателя в лачугу несчастной Маржантины. Это было на другой день после того, как Кокардэр нашел Манфреда и внезапно увел его от Маржантины, чтобы попытаться спасти Лантене.

С Маржантиной после ухода Манфреда случился припадок. Когда это с ней бывало, она выбегала растрепанная, растерзанная, носилась чуть ли не по всему Парижу и все звала дочку. К полуночи, не чуя ног от усталости, она вернулась в свое убогое жилище и проспала до полудня.

Мы застанем ее сидящей на корточках в углу, бессмысленно глядящей на дверь; она пыталась хоть как-то собрать обрывки мыслей и что-то вспомнить.

— Цыганка-то, — ворчала она, — мне говорила, что Манфред поможет отыскать дочку! А Манфред ушел… И дочки нет… Ах я бедная, бедная! Все-то на свете против меня!

Так она жаловалась про себя, и тут открылась дверь и вошла знатная дама. У Маржантины, как у многих сумасшедших была превосходная память на лица. Она тотчас же узнала вошедшую.

— Прекрасная дама! — прошептала она.

«Прекрасной дамой» она звала герцогиню д’Этамп. Герцогиня была одна.

— Что ж, дорогая моя Маржантина, — промолвила она с улыбкой, — ты мне рада? Узнаешь меня?

— Узнаю, — ответила безумная.

— Узнаешь… — сказала герцогиня, стараясь скрыть недовольство. — Узнаешь — значит, знаешь, что я тебя очень люблю и все готова сделать для твоего счастья.

— Меня никто не любит, — мрачно ответила Маржантина. — Да и не нужно мне, чтобы меня любили. Лишь бы оставили меня в моей норе, как мне удобно. И нет у меня счастья, кроме как думать.

— И о чем же ты думаешь?

— Мало ли о чем…

— А хочешь, бедняжка, я расскажу тебе, о чем ты думаешь, когда сидишь вот так в уголке: грустная, одинокая, всеми забытая, кроме меня? Ты думаешь, как была молода… вспоминаешь те времена, когда была еще краше, чем сейчас… ведь ты и теперь красавица, знаешь ты это? Думаешь о том городе, где ты любила, о том человеке, которому отдала сердце навсегда. Город тот назывался Блуа, а человека звали Франсуа.

Маржантина кивнула.

— Хорошо вы говорите… — прошептала она. — Я бы и сама точно то же самое могла бы сказать…

— А еще, — продолжала герцогиня, — ты думаешь о пропавшем ангелочке, о белокуром херувимчике, и когда ты вспоминаешь ее ласки, то и смеешься, и плачешь…

— Как положит бывало, вот сюда свои лапки… — показала себе на шею, забыв обо всем, Маржантина. — Господи Иисусе, как мне этого не помнить! Да я только этим одним и живу! Как обнимала меня крепко, как смеялась…Так и вижу те ямочки на щечках, когда смеялась она, и зубки ее жемчужные… чистый жемчуг, чтобы вы знали!

Герцогиня не перебивала Маржантину. Она подвела безумную туда, куда и хотела. Одно за другим пробуждались в несчастной воспоминания…

А кончилось все, как всегда, припадком и рыданьями.

— Никогда мне больше ее не видать… кончено все! И вы мне обещали… и цыганка тоже обещала… А я знаю: все кончено, никогда мне больше не видать моей Жилет…

Герцогиня только этого и дожидалась.

— А я тебе говорю, — воскликнула она, — что ты увидишь ее, как только захочешь!

— Ох, не говорите! Я от таких слов только пуще страдаю, а вам того и надо…

— Да зачем мне надо, чтобы ты страдала, бедняжка? Вот еще! Нет, ты знаешь: я о тебе забочусь, я тебя жалею, бедную мать… Ты искала свою дочку, а я нашла…

Маржантина так и подпрыгнула:

— Ох, если бы это было правдой!

— Истинная правда. Я нашла твою дочку, говорю тебе. И пришла теперь сказать, где она…

— Ох, сударыня… — немощным голосом проговорила Маржантина. — Вот послушайте: я несчастная женщина; кое-кто говорит, что я сумасшедшая. Нечего мне вам дать, кроме своей жизни, но уж жизнь отдам. Надо будет ради вас умереть — умру. Надо будет вырвать сердце, чтобы вам горя не было — вырву…

Ничто в герцогине не дрогнуло от жалости: сердце ее осталось черствым.

— Ну, скажите же! — воскликнула Маржантина. — Где она?

— Не так уж близко…

Безумная с жаром схватила герцогиню за обе руки.

— Да хоть на край света босиком идти… ничего, пойду и дойду!

— Дочка твоя в Фонтенбло, — сказала герцогиня.

— В Фонтенбло?

— Да, город такой, довольно далеко от Парижа, как я уже сказала.

Сердце в груди Маржантины готово было разорваться.