Читать книгу "Русские чернила - Татьяна де Ронэ"

Рано утром, пока шведы еще спали, он принял душ. Сегодня он собирался посетить дома, где жили его любимые русские писатели, которые родились или умерли в Санкт-Петербурге. Дождь прекратился. Заря осветила город перламутровым светом, воздух был сух и свеж. Первым из писателей, кому он хотел отдать дань уважения, был Пушкин. Дом на Мойке он нашел без труда. Чтобы войти в низкие деревянные ворота, ему пришлось нагнуться. Не успел он переступить порог, как на него строго прикрикнула пожилая седовласая дама. Заметив его ошарашенный вид, она указала ему на пластиковые бахилы, которые следовало надеть поверх ботинок. Не было и речи о том, чтобы запятнать почтенные половицы. Николя на цыпочках миновал тихие комнаты с голубыми стенами и задержался в рабочем кабинете, сплошь уставленном книгами, благоговейно замерев перед тростью, трубкой и любимым креслом поэта. Александр Пушкин умер в этом кабинете в январе тысяча восемьсот тридцать седьмого года, в возрасте тридцати семи лет, от раны, полученной на дуэли с французом, который волочился за его женой.

Дальше Николя отправился на квартиру Достоевского, в Кузнечный переулок, где царила та же приглушенно-благоговейная атмосфера. Как и Пушкин, Достоевский умер в своем кабинете девятого февраля тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Причиной смерти стало легочное кровотечение. И точно такая же бабушка так же строго прикрикнула на Николя, когда он слишком низко наклонился над письменным столом великого писателя со стоящей на нем свечой. Здесь Достоевский написал «Братьев Карамазовых», здесь он работал над своей знаменитой статьей памяти Пушкина, здесь редактировал последнюю часть «Дневника писателя», который вышел уже посмертно.

Следующим в списке Николя значился Владимир Набоков, родившийся на Большой Морской. Теперь в квартире Набоковых располагалась редакция какой-то газеты, и здесь вряд ли что осталось от былого помещения тысяча восемьсот девяносто девятого года. Зато, проходя сквозь длинную анфиладу комнат первого этажа, Николя обнаружил знаменитую коллекцию бабочек, пойманных самим Набоковым. Еще в экспозицию входили пенсне, дорожный набор игры скрэббл с нарисованными от руки фишками, пишущая машинка и детские фотографии писателя. Под конец посещения угрюмый молодой человек предложил ему посмотреть на старом, еще доперестроечном телевизоре черно-белый документальный фильм, датированный тысяча девятьсот шестьдесят третьим годом. Фильм сохранился плохо, но давал представление о Набокове, с его круглым лицом и острым, «птичьим» взглядом. Особенно взволновал Николя голос писателя, его английский с грубоватым русским акцентом, который не смогло испортить скверное качество записи.

В литературном паломничестве по Санкт-Петербургу Николя почему-то больше всего тянуло в места, связанные с Анной Ахматовой. Эта поэтесса его особенно интересовала. Тридцать лет своей жизни она прожила на набережной Фонтанки. Сырая кухонька с облупившейся раковиной несла на себе отпечаток тяжелых времен с их испытаниями и страданиями. В этом жилище Ахматова пережила революцию, Гражданскую войну, политический террор, здесь она обитала, когда началась Вторая мировая. Он задержался в комнате и расчувствовался при виде простой низкой кровати, которая резко контрастировала с массивным секретером красного дерева. Фонтанный дом он покидал уже под вечер. Дорогу ему, мяукая, перешел огромный рыжий кот.

На следующее утро, выспавшись уже в более спокойной обстановке, он вышел пораньше, с адресом Елизаветы Сапуновой в кармане. Следуя указаниям ее «карты», от дома он свернул на вторую улицу налево. И оказался на набережной, где уже побывал накануне, когда заблудился ночью. «Фонтанка» – гласила надпись, сделанная четким почерком. Несколько мгновений он любовался сине-серой рекой, в которой отражались фасады зданий, окрашенных в пастельные тона. Находясь в сердце города, построенного царем, который ненавидел Москву, он вдруг понял, что, куда бы он ни посмотрел, любой вид поднимал ему настроение. Его отец совсем не знал родного города. Сколько ему было, когда его отсюда увезли? Месяцев шесть? Год? Вряд ли Теодор Дюамель сохранил какие-нибудь воспоминания. Сюда он больше не возвращался. И его мать тоже.

Елизавета Сапунова жила в огромном старом доме, фасад которого украшали колонны в греческом стиле. Николя поднялся по величественной лестнице с выщербленными ступенями. Краска на стенах облупилась и почти полностью исчезла под слоем граффити. Квартира номер три. Он постучал. Никакого ответа. Тогда он разглядел на двери крошечную кнопку и нажал на нее. Где-то в глубине квартиры разнеслось эхо звонка, потом раздались шаги. Загремели старые засовы, и дверь со скрипом отворилась. Елизавета Сапунова провела его в просторную комнату с невероятно высоким потолком. Отсюда открывался потрясающий вид на Фонтанку. Николя подошел к эркеру и не смог сдержать восторженный возглас. Хозяйка улыбалась. Он наконец оторвался от окна и взглянул на нее. На Сапуновой было сшитое по моде сороковых годов коричневое платье, которое подчеркивало тонкую талию, волосы зачесаны назад. Она держалась очень прямо, опираясь руками на спинку стула, перед ней на столе сиял самовар и красовался фарфоровый чайный сервиз.

Все стены в комнате были сплошь заставлены книгами на русском, французском, немецком и английском языках. В углу – старинная кровать под голубым с золотом балдахином, выцветшим от времени и от неяркого северного солнца. Возле окна – письменный стол, на котором рядом с компьютером в беспорядке валялись записные книжки, карандаши, бумага, несколько иконок и маленькая малахитовая пирамидка. Потертые уютные пуфики окружали диван, обитый пурпурным плюшем. А стоял этот диван возле камина, поражавшего своими размерами: у него внутри вполне могла бы разместиться современная кухня.

– Когда-то здесь был бальный зал, – пояснила Лиза, – потому и камин такой большой. Вот уже много лет, как зал разделили на комнаты. Советская эпоха оставила свои шрамы. – Она указала пальцем на длинные отметины на стенах и потолке. – Здесь надстраивали еще один этаж, чтобы можно было вселить больше жильцов. По счастью, его снесли в восьмидесятых. Я занимаю всего одну комнату, зато просторную.

С кем же она живет? Одна? В жилище не наблюдалось никаких следов мужчины или ребенка. За ширмой, скорее всего, была ванная комната.

– Называйте меня Лиза и расскажите немного о себе, – предложила она, когда они уселись за стол.

Он наблюдал, как ее тонкие руки ловко управлялись с самоваром. Обручального кольца на пальце не было.

– Вы студент?

Он рассказал о частных уроках, потом сразу перешел к тому, как открыл настоящее происхождение своего отца. Судя по всему, семья сознательно замалчивала эту историю. Он протянул Лизе свидетельства о рождении отца и бабушки. Она внимательно их изучила и сказала:

– Ваша бабушка родилась в старинной клинике возле Таврического сада. Сейчас там располагается медицинский университет.

– А отец?

– Он родился не в больнице. Дома, на улице Писарева. Я могу вас туда проводить. Это совсем недалеко отсюда, можно дойти пешком.

Она предложила ему тосты, масло и конфитюр.

– Чем я еще могу вам помочь?