Читать книгу "Теория когнитивного диссонанса - Леон Фестингер"

Из двенадцати участников эксперимента, показавших снижение уверенности после прослушивания речи, но не проявивших желания общаться с единомышленниками, только трое восстановили прежнюю степень уверенности. Девять других после обсуждения либо были уверены в своей правоте не больше, чем после прослушивания речи, либо повысили оценку крайне незначительно. Таким образом, более половины всех в той или иной степени диссонантных испытуемых продемонстрировали большую уверенность в своей правоте после обсуждения в группе, даже несмотря на то, что мнения в группе разделились поровну. Групповая дискуссия практически аннулировала воздействие речи на этих испытуемых. Интересно отметить, что в ходе эксперимента не было зафиксировано ни одного случая уменьшения уверенности после обсуждения в группе у тех, у кого она понизилась после прослушивания речи.

Результаты этого эксперимента позволяют сделать некоторые предположения относительно влияния средств массовой информации на взгляды и установки человека. Прямое воздействие средств массовой информации достаточно редко является настолько сильным, чтобы полностью изменить мнение человека по какому-либо вопросу. Чаще это воздействие вызывает некие сомнения в своей правоте. Принимая во внимание тот факт, что индивид, подвергнувшийся такому воздействию, будет крайне избирателен при обсуждении вызывающего сомнения вопроса, можно сказать, что его точка зрения в целом останется неизменной. Влияние средств массовой коммуникации представляется наиболее успешным в условиях, когда человек по той или иной причине не может осуществить снижение диссонанса. К примеру, воздействие информации на тему, редко становящуюся предметом обсуждения, будет более эффективным. Аналогично индивид, имеющий очень ограниченное число социальных контактов, будет более подвержен влиянию средств массовой информации.

Глава 10

Роль социальной поддержки: эмпирические данные о массовых социально-психологических явлениях

Массовые социально-психологические явления настолько поразительны и носят столь драматический характер, что возникает желание найти им объяснение ему под стать; чтобы объяснить необычные последствия, люди ищут необычных причин. Между тем вполне возможно, что в таких случаях не происходит ничего более необычного, чем относительно редкое сочетание самых обычных обстоятельств, вызывающих эти феномены к жизни.

Я не намерен делать обзор всех такого рода феноменов или даже сколько-нибудь большого их количества. Как уже говорилось в восьмой главе, задача заключается в поиске и анализе примеров, в которых большое число общающихся между собой людей испытывает по той или иной причине идентичный когнитивный диссонанс. В таких обстоятельствах всеохватывающий и драматический характер массовых явлений возникает не из-за исключительности ситуации, а только потому, что в этой ситуации людям очень легко обрести социальную поддержку для уменьшения диссонанса. Теоретически не должно быть большой разницы между явлениями, возникающими вследствие однородного диссонанса среди большого или достаточно ограниченного числа людей, если последним так же легкодоступна социальная поддержка. В этой главе я буду уделять больше внимания существованию у людей идентичного диссонанса, чем возникающим последствиям. Поэтому иногда предметом рассмотрения в этой главе будет становиться и диссонанс у сравнительно небольшого круга людей, а рассматриваемые явления будут носить не столько драматический, сколько прозаический характер.

И еще одно замечание, касающееся природы данных, которые используются в этой главе. В предыдущих главах я рассматривал, насколько неопровержимыми являются полученные данные: возможны или же невозможны равновероятные альтернативные интерпретации результатов исследований. В тех случаях, когда результаты были получены в контролируемых лабораторных условиях, этот вопрос можно было продуктивно обсуждать. Что же касается массовых явлений, то, насколько я знаю, данных, полученных в контролируемых условиях, вообще не существует. Для результатов любого из приведенных в этой главе исследований можно найти альтернативное объяснение, которому имеющиеся данные не будут противоречить. Поэтому в этой главе я буду уделять больше внимания вопросу соответствия данных теории диссонанса. Если такое соответствие имеет место, тогда, даже при возможности альтернативных объяснений, для нас будет важно, что теория когнитивного диссонанса объясняет и данные, описанные в предыдущих главах, и более сложные явления, которые мы рассмотрим здесь.

Уменьшение диссонанса через распространение слухов

Если человек испытывает сильный и непрекращающийся страх, осознание этой своей реакции будет диссонантно знанию об отсутствии опасности. В случае такого диссонанса стремление к его уменьшению зачастую проявляется в попытке увеличить число когнитивных элементов, консонантных с реакцией страха. Разумеется, это верно для реакции такого рода, которая не может быть подавлена усилием воли. Например, ребенок, которого что-то испугало, может сказать родителям, что слышит скрипы и шорохи в доме и что это, наверное, забрались грабители. Такой ребенок не успокоится, если ему скажут, что бояться нечего, а звуки совершенно безобидны. Напротив, от таких «утешений» он только еще больше расстроится. Возможно, ребенок успокоится гораздо больше, если предоставить ему информацию, соответствующую его страхам. Разумеется, многие авторы описывали эту проблему. Фрейд, к примеру, пишет:

«Нам не свойственно испытывать сильные эмоции, не наполненные соответствующим содержанием, и, если оно отсутствует, мы ищем ему замену в другом содержании, в той или иной мере подходящем для этого…»[88].

Мюррей[89] указывает, в сущности, на то же явление, рассматривая результаты своего небольшого эксперимента. Пяти девочкам одиннадцати лет было показано около тридцати фотографий людей, чтобы они определили, «добрые» или «злые» эти люди. Первый раз фотографии показывали после того, как дети испытали нечто приятное, второй раз — после того, как детей напугали. И хотя число испытуемых слишком мало, а условия эксперимента не контролировались систематически, наблюдается отчетливая тенденция оценивать людей на фотографиях как «злых» в случае, когда дети испытывают страх. Другими словами, состояние страха и знание о том, что ты напуган, ведет к тенденции приобретать знание, консонантное страху. Следствием этого является готовность видеть угрозу в других людях. Мюррей пишет:

«Похоже, что испытуемые, переживающие эмоцию в отсутствие адекватного стимула, искали в окружающем мире нечто ее оправдывающее — как будто они чувствовали, что „в этих людях должно быть что-то злое“. Результатом этого поиска явилось то, что впечатление о людях на фотографиях сдвинулось в сторону, делающую их адекватными стимулами для оправдания страха»[90].