Читать книгу "Черноводье - Валентин Решетько"

В памяти вдруг всплыли беспокойные слова жены: «Куда тебя несет? Все одно отберут покос, еще и прикончат, чего доброго. Там, можить, одни варнаки… Зазря не сошлют!..»

– Нет, мать, врешь! С нечистой совестью люди так хорошо не работают! – мужик сразу успокоился и уже уверенно направил обласок в сторону косарей.

Покосники настороженно и в то же время с любопытством следили за местным жителем, высоким сутуловатым мужиком, в светлой рубахе косоворотке, заношенных штанах, лоснящихся на коленях, заправленных в кожаные легкие чирки. Мужик шел легко, по-кошачьи неслышимыми шагами. Иван Кужелев сразу отметил пришельца: «Охотник, по всему видать!»

«Басурман и есть басурман, и походка такая же! – с тревогой думал Жучков, присматриваясь к приближающемуся гостю. – Кто в такую глушь добровольно заберется?! Точно, варнак какой-нибудь…»

Ефим подходил к сбившемуся в кучку народу, отмечая чистые прокосы косарей. Он будто ненароком поддел чирком валок и не мог сдержать довольной улыбки – под валком было чисто, вся трава прокошена.

Жучков видел, как подходивший житель со знанием дела приподнял валок травы ногой и как на его лице заиграла довольная улыбка. Ему сразу стало ясно – никакой это не варнак, а простой мужик, как он, Афанасий, как все остальные. Бригадир сразу успокоился, даже жиденькая борода, которая всегда упрямо торчала в бок, и та опустилась.

– Здорово, работники! – негромким хрипловатым голосом проговорил приезжий, пытливо всматриваясь каждому в лицо.

– Здорово! – за всех ответил Жучков. – Не знаю, как звать тебя величать, мил человек!

– Зови Ефимом! – скупо улыбнулся Смуров.

– Меня Афанасием поп окрестил!

Смуров смотрел на серые изможденные лица, на штопаную-перештопаную одежонку, у него окончательно прошла злость на этих людей. Он неожиданно для себя проговорил:

– Ниче, мужики, жить здеся можно! Просто-о-ор! – и так же неожиданно, с горькой усмешкой закончил: – Жить-то можно, вот токо власть, мать ее за ногу, не знашь, каким боком к тебе повернется!

– Не боком, а задом наша власть поворачивается к людям! – зло ввернул Николай Зеверов.

Афанасий зыркнул глазами в сторону Ефима, потом Николая и повернул разговор в другую сторону.

– А че, мужики, стоим? В ногах ить правды нет: передохнуть надо. Солнце – вон где, да и обед скоро! – Он неопределенно мотнул своей серой бороденкой.

– Верно, дядя Афанасий! – пробасил степенно молодой Степан Ивашов и повалился в густую траву. Сгрудившись вокруг Жучкова, расселась вся бригада.

– И то правда! – согласился Смуров и тоже, присев на кочку, потянулся в карман за кисетом. Неторопливо сворачивая козью ножку, он с интересом оглядывал свой бывший покос, потом повернулся к бригадиру и посоветовал:

– Ты, Афанасий, сначала западинки выкашивай. Трава в них медленно сохнет; не дай бог под дождь угодит – сгноишь траву! А грива че! На ней и в перерывах между дождями успеет высохнуть. Уж я-то свой покос знаю! – Ефим вкусно пыхнул горьковатым махорочным дымком.

– Спасибо, мил человек! – тепло поблагодарил Жучков.

Ефим разогнал рукой лезший в глаза дым и снова проговорил:

– Ниче, мужики, жить здеся можно! Проживете!..

– Сам-то, дядя, сколь годов тут живешь?

– Сам-то?.. Племянничек! – Ефим с улыбкой посмотрел на Ивана Кужелева и ответил: – Сам-то с двадцать третьего года тут обретаюсь. Зимником через болото с Серафимой притопали. Троих в коробе с собой привезли, да тут хозяйка двоих народила. Вот так и живем…

– Какой леший тебя загнал сюда?! – спросила подошедшая к покосникам Акулина.

– Голод! – коротко ответил гость. Он внимательно посмотрел на женщину и пояснил: – Брательник в этих местах давно окопался. Торговлю держал. Вот он и посоветовал сюда перебраться.

Мы на родине с голоду пухли: три года подряд в нашей местности был неурожай – все выгорало. – Ефим замолчал, пыхнул дымком и закончил: – С Ишима мы. Слыхали, поди, про ишимские степи.

– Как не слыхать! Слыхали… – ответил Афанасий.

День был жаркий. Нещадно палило полуденное солнце. Ветерок стих. Сморенная жаром, никла под солнцем трава. Только беспокойные стрекозы неутомимо расчерчивали застоявшийся воздух. Зыбкое марево укрыло все окружавшее пространство. Все смешалось, все перепуталось. Зеркальная гладь озера приподнялась над землей да так и застыла в неверных струях зыбкого марева черной расплывчатой полосой. Дремали в жарких солнечных лучах говорливые осины, укачанные бегущими волнами разогретого воздуха.

– Ну и пекеть! – Афанасий вытер потное лицо подолом рубахи. – Обед готов, стряпуха? – спросил он, поворачиваясь к Акулине.

– Закипала затируха, – ответила Щетинина. – Федька у костра приглядыват.

– Тогда пошли на стан, – проговорил Афанасий, поднимаясь с земли. – Пойдем, Ефим, с нами! – пригласил бригадир гостя. – Угощать, правда, особливо нечем, но что Бог послал. И в тени передохнешь!

Покосники гуськом, раздвигая высокую траву руками, пошли к балаганам.

Ефим присел под старой осиной, привалившись спиной к толстому стволу, покрытому загрубевшей корой. Он с интересом оглядывал стан. Ему все больше и больше нравились люди, разумное оборудование стана. Все было прибрано, все лежало на своем месте.

Бригада расселась за длинный стол, на конце которого стояли два закопченных ведра.

Афанасий поискал глазами гостя и, увидев его под деревом, снова пригласил:

– А ты че, паря, садись! Поедим, чем Бог порадовал!

– Спасибо! – отказался Ефим.

Около ведер с чашкой в руках стоял мальчишка и судорожно глотал слюну. На худеньком бледном лице горели голодные глаза.

У Ефима дрогнуло сердце.

«Исхудал-то как, даже загар не пристает», – с жалостью подумал он, сравнивая своих сорванцов, обветренных и загорелых до черноты.

Акулина глянула на сына и зло прикрикнула:

– Че стоишь! Дай сначала работников накормить!

У Федьки на глаза навернулись слезы. Он отошел от стола и дрогнувшим от обиды голосом пригрозил матери:

– Погоди, вот приедет тятя, я все ему расскажу!

Акулина огорченно вздохнула:

– Тятька, тятька… Где наш тятька!

– Ты, Акулина, того, корми мальчишку. Он свое отработат; скоро копны возить надо. Верно, Федька? – с наигранной бодростью проговорил Жучков.

Из балагана послышался плач ребенка. Акулина подняла голову и посмотрела на отошедшего в сторону мальчишку.

– Федька! Оглох, че ли, Костя проснулся!

– Федька, Федька! Как жрать, так в последнюю очередь! – плаксиво затянул мальчишка и полез в балаган. Акулина стала разливать затируху по чашкам. Ни разговора, ни смеха, только слышно было торопливое чавканье и постукивание ложек о миски.