Читать книгу "Черноводье - Валентин Решетько"

Наступила самая пора сенокоса. Жиденький туман скатился с высокой гривы и сейчас стелился по низинам, все плотнее закрывая собой вытянувшееся дугой озеро – чвор. Укрывшись рыхлым туманом, словно пуховым одеялом, оно сладко дремало на восходе солнца. Только изредка хлобыстнет хвостом черноспинная озерная щука, да заполошно закрякает-закричит утка-мать, испугавшись за своего неуемного пуховичка-утенка. И опять тишина на безбрежных васюганских гривах, заросших матерой травой. Клонится трава к самой земле от обильной росы.

Жучков, невысокий жилистый мужик, лет за сорок, в распущенной светлой рубахе и холщовых штанах, мокрых по колено, стоял на краю поляны, прикидывая, как удобнее пройти с первым прокосом. Наверное, от тишины, а может быть, от травы, вымахавшей по пояс, покрытой сизым росным одеялом, у мужика затуманились глаза.

– Осподи… Травы-то, травы скоко! Коси не ленись!..

Он вдруг весь подобрался, хищно выставил свою бороденку, лихо загнутую вбок, и врезался литовкой в густую траву. Следом за старшим закосились Иван Кужелев, Николай Зеверов, братья Ивашовы, братья Христорадновы и все остальные. Последней в цепочке косцов шла Настя.

Едва слышно шелестела хорошо отбитая коса. Афанасий равномерно, не торопясь махал и махал косой, оставляя за собой широкий чистый прокос. Глядя со стороны, вроде бы медленно, даже с ленцой косил мужик, а попробуй догони. Обходя небольшие кусты, разбросанными редкими островками по лугу, он все гнал и гнал прокос, разрезая густой травостой.

Поднявшееся июльское солнце согнало росу с травы, растопило туман над озером, и вода жидким оловом плавилась в изумрудном ожерелье озерных берегов. Иван налегал на косовище все сильнее и сильнее, а крепкая невысокая фигура Афанасия все маячила впереди. Иван, с малолетства державший литовку в руках, с невольным восхищением наблюдал за косцом.

Раскаленное солнце все выше поднималось по белесовато-мутному небу. Все жарче, все теснее в груди. Липкий пот заливает глаза. Казалось, не будет конца бескрайнему лугу с податливой травой, покорно ложившейся под ноги косцов.

«Когда же ты остановишься, язви тебя!.. – уже с раздражением думал Кужелев. – Глядеть не на что – сморчок, а ты гляди, че вытворят!»

Наконец Афанасий кончил косить, уткнувшись прокосом в большой остров, сплошь заросший кустами черной смородины, перевитой вязелем, среди которых ярко пламенели красные головки кровохлебки.

Жучков воткнул косовище в землю, медленно распрямился, растирая руками поясницу, и повернулся к бригаде. С раскрасневшимся лицом, заканчивал прокос Иван. Следом махал литовкой Зеверов Николай, ярко-рыжие волосы парня потемнели от пота и, развалившись на две стороны, открыли высокий ослепительно белый лоб без единой веснушки.

– Ну ты, дядя Афанасий, даешь… Так ить до Москвы можно дотопать! – прохрипел севшим от усталости голосом Николай.

Жучков молча усмехался в бороду, глаза его хитровато поблескивали. Мотнув бородой в сторону Насти, которая ловко управлялась с литовкой, одобрительно хмыкнул:

– Хорошо косит, язви ее!

Прижимаясь к берегу, Ефим Смуров неторопливо гнал обласок вверх по реке. Он решил посмотреть один из лучших своих покосов по Коровьему чвору, хотя точно знал, что там появились новые хозяева. Но болезненное любопытство погнало его на бывший свой покос. По укоренившейся привычке местных жителей он держал в руках тетиву от дорожки, нехитрой снасти, с помощью которой все население Васюгана от мала до велика ловило щук. Вот и сейчас Ефим почувствовал сильную поклевку. Рыбак спокойно положил весло на дно обласка и стал вытягивать из воды рыболовную снасть. В воде, около борта долбленой лодчонки, исступленно билась пойманная рыба. В момент, когда щука выскочила из-под днища обласка, Ефим резко дернул тетиву вверх. Описав дугу, рыбина упала на дно обласка.

– Попалась! – равнодушно пробурчал Ефим и привычным движением схватил пальцами скользкую рыбину за глаза и заломил ей лен. Судорожно затрепетав всем телом, щука успокоилась на дне обласка. Пока Смуров неторопливо плыл вверх по реке до истока, вытекающего из Коровьего чвора, в ногах у рыбака лежало полтора десятка пойманных щук. Смотав дорожку на рогатку, Ефим направил обласок в исток.

Афанасий, как заведенная машина, не зная усталости, шел все так же впереди. Его морщинистая шея, потная рубаха, прилипшая к острым лопаткам, свалявшиеся волосы неопределенного мышиного цвета – постоянно маячили перед глазами косарей. Руки мужика в постоянном движении: раз – литовка заведена далеко в сторону, два – она с шипением врезается в густую траву, сбив высокий валок, коса вновь, сверкнув на солнце, отлетает далеко в сторону.

Уставшие косари то и дело поглядывают то на высоко поднявшееся солнце, то на маячившую впереди спину бригадира. Иван Кужелев тоже мельком глянул на солнце, и вдруг его внимание привлек посторонний предмет на озере. Иван приостановился, разглядывая черную точку на водной поверхности чвора.

«Однако, кто-то едет», – подумал он и окликнул бригадира:

– Слышь, дядя Афанасий, едет кто-то; однако – местный!

– Пущай едет! – невозмутимо ответил Жучков.

Косари бросили работу и, сгрудившись вместе, с интересом наблюдали за приближающейся лодкой.

– Чего встали! Обласка не видели… – проворчал Афанасий, мельком глянув на озеро и, не останавливаясь, продолжал косить.

Бригадники недовольно заворчали, но, захваченные неистовой страстью работящего бригадира, вновь замахали косами. Взмахнула литовкой и Настя, но вдруг почувствовала сильную слабость, к горлу подкатила внезапная тошнота, в глазах потемнело, и у нее невольно подогнулись ноги. Слабо охнув, молодая женщина опустилась на кошенину. Кужелев оглянулся и увидел сидящую на земле жену. У него похолодело в груди. Он воткнул косовище в землю и кинулся к Насте.

Настя прижалась к горячему телу мужа. Затем она медленно отняла ладонь от лица, точно снимала паутину, залепившую ей вдруг глаза, и посмотрела на испуганное лицо мужа. Молодая женщина слабо улыбнулась и тихо проговорила:

– Ниче, Ваня, щас пройдет! – успокаивала она мужа и, глянув ему прямо в глаза, так же тихо и уверенно закончила: – Однако, понесла я, Ваня!

Иван судорожно проглотил горячий ком, подкативший к самому горлу, и прижался к потному прохладному лбу жены.

Как только обласок вынырнул из узкого истока в озеро, Ефим сразу заметил перемены на знакомой гриве. На его обычном месте, где он разбивал стан с семьей во время покоса, стояли балаганы и дымился костер. Сенокосная грива наполовину выкошена и была похожа на овечий бок, остриженный ручными ножницами. Ровными рядами на кошенине лежали валки скошенной травы. Вытянувшись в цепочку, по лугу неторопливо шли люди. Даже издали, только по внешнему виду, было видно – траву косили опытные мастера. У Ефима невольно отмякли глаза и потеплело в груди. Было что-то завораживающее в этом едином ритме работающих людей. Придержав веслом неторопливый бег обласка, Ефим залюбовался красивой и слаженной работой.