Читать книгу "Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл"

изменения в вооружении необходимо согласовывать с другими государствами, и вопрос об ограничении вооружений скоро был исключен из обсуждения. Ни одно правительство не хотело первым сорвать конференцию, и каждое обвиняло других в отсутствии прогресса. И, возможно, различные движения за мир, арбитраж и разоружение были достаточно серьезными для некоторых правительств, чтобы их не замечать.

Весной 1913 г. на встрече французского и германского парламента, организованной в Берне для обсуждения вопросов разоружения и мирного урегулирования споров между двумя странами, проявились и оптимизм и ограниченность движения за мир. Со стороны Франции присутствовал 121 человек, со стороны Германии — 34. Большинство членов движения за мир старались подчеркнуть, что их попытки реформировать систему международных отношений и сократить вооружение не означали, что они плохие патриоты. Поэтому не удивительно, что в 1914 г. почти все они поддержали войну, а не выступили против нее: «Не может быть сомнения в том, что является обязанностью пацифистов во время войны».

Германская мирная ассоциация заявила в августе 1914 г.: «Мы, германские пацифисты, всегда признавали право и обязанность нации защищать себя. Каждый пацифист должен выполнить свою обязанность перед Отечеством, так же как и любой другой германец»[339]. Лишь некоторые британские пацифисты остались верны своим убеждениям во время войны, они. были в меньшинстве в том движении, большинство членов которого считали: «Мы не можем продолжать критиковать политику, которая привела к этой войне, как мы делали во времена войны в Южной Африке, раз наша безопасность под угрозой. Мы не можем никого из нас сейчас заставить думать о чем-либо еще кроме этого»[340].

Движение против войны среди социалистов Европы оказалось тверже, чем среди либералов, и правительства были более озабочены ими и их намерениями. «У рабочего человека нет Родины, — провозглашал Манифест коммунистов в 1848 г. — Национальные различия и противоречия с каждым днем все больше исчезают благодаря развитию буржуазии, свободе торговли, мировому рынку, единообразию способов производства и условий жизни, обусловленных этим». Хотя борьба между нациями быстро перейдет в международную войну рабочего класса, пролетариат должен развивать свои интернациональные связи, чтобы, как написал Маркс в своем обращении к Первому Интернационалу: «Достигнуть единства целей и единства действий». Маркс и Энгельс были полны презрения к либералам-пацифистам середины девятнадцатого века: «Лицемерные фразеры с наглыми глазами, которые превзошли манчестерских обманщиков,» — как их назвал Маркс. Они говорят о мире за границей и в то же время используют полицию для контроля за рабочими дома[341]. Каждую войну, был уверен Маркс, нужно рассматривать с точки зрения того, ускоряет она или замедляет процесс исторического развития, которое неизбежно ведет к революции. Исходя из этого критерия, главным препятствием для революции в Европе был реакционный режим царской России, и любая война против России заслуживала поддержки. Режим внутри государства, которое было противником России, не имел большого значения: Турция, к примеру, в Крымской войне оказалась за бортом истории, потому что, как написал несколькими годами позже Энгельс: «Субъективно реакционная сила может во внешней политике выполнять объективно революционную миссию»[342].

Таким образом, Второй Интернационал — орган, основанный в 1889 г. для объединения растущих социалистических партий всего мира, — оказался в положении, когда лидеры массовых социалистических движений передовых промышленных держав Западной Европы должны были решать, поддерживать войну или нет, поскольку не все войны обязательно были реакционными. В самом деле, возможность противостояния между целями интернационализма и поддержкой войны уже была продемонстрирована в 1870 г. «Французам нужна взбучка, — писал Маркс в начале войны, — если пруссаки выиграют, централизация государственной власти послужит объединению германского рабочего класса». И он добавил: «Кроме того, желания германцев являются самыми сильными и это перемещает центр притяжения европейского рабочего класса из Франции в Германию. Превосходство воли германского пролетариата означает в то же время превосходство нашей теории над теорией Прудона»[343]. Некоторые германские социал-демократы поддерживали войну, как и другие слои общества. Однако двое социалистов — членов парламента от Северо-Германской· конфедерации, Вильгельм Либкнехт и Август Бебель, сделали знаменитое заявление о своем неучастии в голосовании за военные кредиты: «Как принципиальные противники всех войн, как социалисты-республиканцы и члены Интернационала, который отвергает всех угнетателей, ставит целью объединение всех угнетенных в великое братство, мы не можем ни прямо, ни косвенно поддержать сегодняшнюю войну, и поэтому воздерживаемся от голосования»[344]. Это был прецедент, который отозвался в августе 1914 г., когда германские социалисты разрывались между такими же соображениями идеологической чистоты, гуманной ненавистью к войне и призывом к патриотизму.

После смерти Маркса Энгельс развил новые идеи о природе современной войны, говоря, что следующая война будет более разрушительной и более ужасной, чем любая раньше. Он писал в 1887 г.:

«Восемь из десяти миллионов солдат поглотят друг друга и таким образом опустошат всю Европу сильнее, чем саранча. Разрушения Тридцатилетней войны произойдут за три-четыре года и распространятся на весь континент. Голод, болезни, нужда ожесточат армию и народные массы, безвозвратная утрата структуры торговли, промышленности и финансов закончится всеобщим банкротством, произойдет разрушение старых государств и их традиционного искусства управлять государством. Короны покатятся дюжинами в сточные канавы и некому будет даже их подбирать, и невозможно предсказать, где все это кончится и кто выйдет победителем из этой борьбы. Абсолютно можно быть уверенным только в одном: всеобщее разрушение создаст условия для окончательной победы рабочего класса "[345].

Такой анализ последствий войны привел к дилемме, которую международное социалистическое движение так и не смогло решить. С одной стороны, казалось, что война способна ослабить структуру капиталистического общества и открыть возможности для революции, но с другой — рабочий класс, рабочие и крестьяне составляли большинство солдат, призванных в армию в Европе. Они первыми должны были переносить ужасы современной войны. Проблема — приветствовать войну как ускоритель революции, или стараться предотвратить ее из-за страданий и разрушений, которые она принесет, — так и не была никогда решена. И это было одним из противоречий в отношении социалистов к угрозе войны перед 1914 г.

Международное социалистическое движение было уверено, что оно сможет предотвратить катастрофу и что силы организованных социалистических партий будет достаточно, чтобы удержать правительства от развязывания войны. Международный социалистический конгресс, который собрался в Базеле во время Балканской войны 1912 г., заявил: «Нужно, чтобы правительства помнили, что при настоящей обстановке в Европе и настроении рабочего класса, они не могут развязывать войну без угрозы для себя»[346]. Социалисты были особенно озабочены тем, как обеспечить неприменение армии против самих рабочих. В Германии существовала такая опасность. Кайзер, с его обычной склонностью говорить гадости, в 1891 г. сказал новобранцам: «В обстановке социального напряжения может